Этот сон будет преследовать меня всегда, он раскалённым клеймом въелся в память, чтобы изо дня в день приносить жуткие кошмары и более ужасный не разрешимый вопрос почему. Почему, тысячи славных воинов сложили оружие, и отдались покорно на растерзание своре, этого безжалостного, беспощадного зверья. Почему бесстрашные воины Тамуора склонили головы перед ордой кровожадных убийц. Почему? Неужели они дрогнули, неужели ими овладел страх? Яростная битва, которую я предвкушал, превратилась в чудовищную бойню. Проклятый сон, гнетущее видение, ранящее мой дух. Последние слова всеобщей молитвы, звон брошенного оружия, доспех. Главы трёх кланов склоняют головы.
Сергей Владимирович Гришко
О чем думается сейчас не так уж и важно, равно как было до сего момента, и я уверен, что эта же мысль будет оставаться в голове и после всего, что вероятней произойдет сейчас. Хотя мир ныне устроен так, что рассудок это сомнения человека близкого к закату эпохи, остальное сплошная ложь и химеры. Далее нет ничего, судя по всему, этого человека или прервали, а может он просто ушел, с этого собственно и началось, то, что уже свершилось, но прежде времени не обозначило ни рамок, ни границ.
Починка разных часовых механизмов" на этой латунной табличке даже не указали время работы, из чего следовал дурацкий вывод, что любой человек, когда ему взбредёт в голову, может зайти в эту мастерскую. Но на этом всё собственно только и начиналось, в этой часовой мастерской всегда горел свет и мелькали тени, главное, что хозяина никто и никогда не видел. Последним же штрихом была легенда об этой старой мастерской, поговаривали, а это всегда с намёком на достоверность, что когда ещё город был сотней летних шалашей для полуголых аборигенов, то это трёх этажное строение уже стояло на своём месте. Столетия, целые эпохи проходили мимо этого дома, и ничто не изменило облика каменных стен, черепицы, правда сменялись таблички, но за окном всегда горела лампа, вот из-за света и ползли разного рода слухи, будоражащие воображение жителей нашего квартала. Многие не могли противиться природному любопытству и каждую ночь, что-нибудь, да и происходило, но любое происшествие даже самое незначительное, сразу же приобретало мистический оттенок.