Пеликан отбивался из неудобного положения, сквозь зубы тоже отвечая ругательствами.

— Ты погляди, он бьет Пелика!.. Защитник нашелся, — Модест прошипел по адресу Володи.

Славка рассмеялся.

Циркович прокричал натужно, стоя под Пеликаном:

— Слезай!.. Пусти меня! я пролезу туда!.. Пеликан, слезай!

Подошел студент с полотенцем через плечо, потом еще двое. В коридоре, вокруг двери в умывальник, начали собираться люди.

— Чего тут случилось?

— Это Петров, что ли?.. Борька, кто там засел?

— Дверь вышибем…

Подходили доброжелательные зрители: в общежитии все знали Пеликана.

Володя в толпе увидел обитателей когда-то комсточетыре — Сухарева, Малинина, конопато-рыжего Савранского, Старика-художника, верующего тихоню Кирю Смирнова. Дальше по коридору замаячил длинноносый профиль Джона. Рядом с Малининым мелькнуло лицо Надария, но затем оно словно испарилось — без сомнения, не место им было рядом.

Через некоторое время, когда Володя посмотрел в ту сторону, он не увидел и Малинина. Его потянуло к прежней компании: здесь предстояло все противное. Он пошел к ним, но они заспешили почему-то вглубь коридора, отдалялись. Володя вошел в комнату. Сухарев и Старик наклонились над кем-то, лежащим на полу.

— Где?.. Где?.. — спрашивал Сухарев.

— Вяземовские… Юрку… добивают… — Это был Круглый, еле ворочающий языком, пьяный вдрызг.

Приполз? Отпустили? подумал Володя. Что-то тут было не так, не вязалось одно с другим.

— Где? — Сухарев и Женька-Старик наклонились над ним, трясли за плечи, не позволяя спать.

— Там… Ли… Ллип-пы… — Круглый лыка не вязал.

— Говори, где? — Старик влепил ему затрещину.

— Клу… за клуб-ом… Лли… пы-пы… пы…

— Липовый бор! — Савранский ошалело смотрел на ставшие жесткими лица Сухарева, Старика, Далматова.

— Бежим! — воскликнул Володя. — Быстрее!

— Втащим его на кровать? — предложил Киря.

— Грохнулся — пусть спит!.. К чертям!.. — Сухарев рванулся к двери.

Снаружи их обдало вечерней прохладой. Весенней свежей сыростью. Темно было, без луны, без звезд; низкими облаками заволокло небо.

Муторное и вместе радостное и обостренное чувство обняло душу. Володя на бегу узнавал очертания местности, потому что ежедневно они по меньшей мере дважды проходили дорогой к клубу, там были лекции. А сердце ныло: он помнил, что Малинин с самого начала попал в зловещую мешанину по его вине: Надарий и вяземовские ублюдки могли бы попросту не знать о существовании Малинина.

25

Они приблизились к толпе вяземовских.

Те словно бы ждали их. Рядом с огромным стволом дерева, в ночной тьме — вяземовские могли быть замечены только лишь по еще более насыщенной, будто сгустившейся черноте.

Вяземовские стояли молча и ждали. Если не знать об их существовании, легко было бы пробежать мимо, не заподозрив присутствия дюжины стучащих сердец, вздымающихся грудных клеток, излучающих энергию тел.

Морозом продрало по коже от странной тишины, ни возни не было, ни звука ударов.

— Юрку не вижу, — вполголоса произнес Старик.

Зловещая тишина и неподвижность.

Володя почувствовал, как у него и у всех них блестят и напрягаются глаза, в попытке увидеть и отыскать какую-нибудь примету, какой-нибудь штрих присутствия Малинина Юрки.

Среди девяти человек, прибежавших из общежития, помимо хлюпиков и пацифистов, как Савранский или Киря Смирнов, совершенно бесполезных в драке, но создающих видимость количества и к чести их не устоявших перед призывом долга и бросившихся вместе с другими на спасение товарища, — были внешне крупные и в темноте внушительные зануда Брыковский и немец Райнхард Файге, последний — редкая туша.

Но был также Сухарев, был Старик Женька.

И, наконец, жлоб Далматов. Вот только сейчас Володя осознал, какая неоценимая польза бывает от тупой и неразумной силы — если она направлена в нужную сторону. Далматов без промедления вошел в толпу, расталкивая плечами, как входят в речную воду, без внутреннего трепета и не ожидая противодействия. Одного вяземовского, выше других и массивнее, заступившего ему дорогу, он отстранил, не замедляя движения. Но тот упорствовал, снова вырос ему на пути. Далматов без замаха нанес как кувалдой удар железным кулаком в грудь — не в лицо даже — тот рухнул на землю.

— Куда Юрку девали! — Он наклонился. Поверженный ответил хриплым ругательством. Далматов протянул руку. Вскрикнул Сухарев, пытаясь захватить удар, — не успел: сзади Далматову на голову опустился немалых размеров булыжник, зажатый пальцами. Голова далматовская уцелела, сам он как будто отмахнулся рукой, словно от комара; но в следующую секунду анестезия сработала — он пошатнулся. Несколько человек навалились на него.

Еще двое бросились на Сухарева.

Хрипатый, почувствовав свободу, вскочил с земли и за неимением другой цели схватился с Володей. В это время Старик, тщедушные Савранский и Киря вместе с Брыковским отбивались, окруженные превосходящим числом врагов. С ними оказался Райнхард, темпераментно подпрыгивающий, визгливо восклицающий не по-русски и стремящийся прорваться на выручку Володе, которого более сильный противник забил, загнал в защиту.