1

- Ты о кодировке файла? Неа, тут все пучком, не подкопаешься. Информация закодирована, потому что она такой родилась. Компьютер ее видит только в коде. То, что ты этого не умеешь, сугубо твои девичьи трудности. Она вовсе не скрыта и не засекречена. Тем более, что при первом же запросе она автоматом переводится в доступный человеку формат, как это кино, например, которое сразу появилось на сайте косплееров после активации дешифровки.

Я смутно начал догадываться о причине появления здесь странного постороннего.

- Пит, это кто?

- О, это – никто.

- Ага, меня тут в природе не существует, - Спирит странно улыбнулся и без спросу долил себе в чашку дорогущего земного Рижского Бальзама.

- Спирит у нас человек редкой профессии. Он айтишник.

- Кто?

- Последний из могикан. Занимается компьютерным софтом и железом.

- М-м… Молоху же как бы не нужны программисты, а нужное оборудование он штампует себе сам? Или нет?

- Теперь - нет. А раньше были очень даже нужны. Программисты, айтишники, админы, все как надо. На Голема целый полк пахал, пока он не начал лыко вязать, - Спирит снова долил себе бальзама, совершенно проигнорировав отсутствие в чашке чая.

- И ты…

- Был начальником отдела системного администрирования.

Спириту явно было не тридцать. Я вспомнил его унылую морду на фотографиях времен запуска Молоха. Что-то везет мне на доисторических животных последнее время, не к добру.

- А теперь?

- Это – единственная в Левиафанитской Теократии государственная тайна, Вилли.

- У нас запрещены государственные тайны.

Спирит немного ожил. Чувство юмора еще не покинуло тело ископаемого.

- И теперь - тоже.

Вот те на.

- Я правильно понял? У нашего запредельно навороченного, самовосстанавливающегося, всеведущего и граничащего с божественностью Молоха до сих пор есть системные администраторы?

- Один-то точно имеется, - Спирит самодовольно развалился на пуфике и развел руками, вот, мол, я. Аплодируйте.

- И чем ты сейчас для него занимаешься?

Лицо Спирита снова стало скучным и унылым, как будто в человеке взяли и выключили лампочку.

- Пишу ему компьютерные игрушки.

24

Жаль, что поганое настроение нельзя утопить во Влтаве. Выкорчевать из мостовой булыжник, привязать на шею депрессии да и скинуть горемычную с моста прямо в зеленоватую воду, купленную за семьдесят тонн чистой платины у Чехии через десять лет после провозглашения Ультиматума. Оставались только дедовские методы, и я спрятался от всех на широченном лонжероне моста с видом на набережную втроем с бутылкой и эником. Мы оплакивали безвременно покинувшего нас беззаботного Вилли фон Бадендорфа, немножечко свинтуса, но очень неплохого где-то в душе парня, по мановению пальца Бабки Ежки превратившегося в меня сегодняшнего, унылого и страдающего от кризиса самооценки.

Чего-чего, а свою непроходимую тупость я во Влтаве бы топить не стал. Я люблю эту искусственную реку с настоящей пражской водой, но если бросить в нее мою отупь, то бедняжка выйдет из берегов и затопит половину города к чертовой матери. Я это отлично понимал. Еще я понимал, что Пит намного умнее меня. Именно поэтому Машкины длинные ноги никогда не будут лежать у меня на плечах. Это-то я вкурил вообще на раз.

А вот всего остального я не догонял, хотя все причины и следствия видел собственными глазами с критически близкой дистанции.

Скажу вам по секрету, но ни что не оскорбляет меня больше, чем осознание собственной ограниченности, поэтому я, нынешний Вилли фон Бадендорф, злобно вращая глазами, поглощал Black Label и, яростно скрипя зубами, хрустел таблетками эника в надежде на хоть какое-нибудь чудо.

Чуда не случилось, но хоть настроение улучшилось настолько, что я смог время от времени глазеть по сторонам.

Тем временем по набережной, абсолютно игнорируя сложность мирового устройства, гуляли сотни счастливых людей. С ленцой потягивая горячий глинтвейн и грог из огромных керамических кружек, стайка пожилых жителей центра отбивала социалку, полируя на автоуборщиках и без того сверкающий булыжник мостовой. На скамеечке, по соседству с двумя солидными ортодоксальными евреями, приютились школьницы из ближайшей интернатуры, вооруженные до зубов мольбертами и цинковыми тюбиками с акварелью. Они азартно зарисовывали окружающий жизнерадостный хаос, время от времени в запале засовывая кисточку в рот, от чего у почти каждой губки приобрели весьма экзотический по цветовой гамме окрас. Мимо них бесконечной чередой катились моники и дуо, на которых жители Нью-Праги всех возрастов спешили по самым разным, но безусловно чрезвычайно важным делам. Особенное внимание привлекал молочно белый квадрик, минут пятнадцать недвусмысленно раскачивающийся на месте с плотно задвинутыми шторками. Потом его дверцы распахнулись… Ну как же это возможно, чтобы я пришел грустить на набережную и не встретил парочку знакомых?