1919 (др. изд.)

Но вот она стоит на перроне, в очках и дождевике, такая же старая дева, как всегда, и с ней еще одна девушка помоложе - как выяснилось впоследствии, уроженка Уэйко и учится в Академии художеств. Они долго ехали в такси по запруженным слякотным улицам с желтыми и серыми снежными сугробами вдоль тротуаров.

- Если бы ты приехала на неделю раньше, Энн-Элизабет, ты увидела бы настоящий буран.

- Я всегда представляла себе снег, как на рождественских открытках, сказала Эстер Уилсон, ехавшая с ними черноглазая девушка с длинным лицом и глубоким, трагическим голосом. - Но это была иллюзия, как и многое другое.

- Нью-Йорк не место для иллюзий, - резко сказала Ада Уошберн.

- А мне все кругом кажется иллюзией, - сказала Дочка, выглядывая из окна такси.

Ада и Эстер жили в прелестной большой квартире на Университетском холме, они превратили столовую в спальню для Дочки. Ей не понравился Нью-Йорк, но в Нью-Йорке было интересно; все было такое серое и мутное, и все встречные казались иностранцами, и никто не обращал на тебя внимания, только изредка кто-нибудь пытался пристать к тебе на улице или прижимался в вагоне подземки, что было отвратительно. Она записалась вольнослушательницей, посещала лекции по экономике, английской литературе и искусству и иногда перекидывалась двумя-тремя словами с мальчиками, сидевшими рядом с ней, но она была гораздо моложе своих соучеников и, как видно, не умела говорить так, чтобы им было интересно. Забавно было ходить с Адой на дневные спектакли и концерты или ездить по воскресеньям с Эстер в Художественный музей на империале автобуса, плотно укутавшись в шубку, но и та и другая были такие трезвые и взрослые, и их на каждом шагу шокировало все, что она говорила и делала.

Когда Пол Инглиш позвонил ей по телефону и пригласил пойти с ним в субботу на дневной спектакль, она пришла в восторг. Они изредка переписывались, но не видались с Вашингтона. Она все утро примеряла то одно, то другое платье, меняла прически и как раз принимала горячую ванну, когда он зашел за ней, так что Аде пришлось очень долго занимать его. Когда она увидела его, весь ее восторг пропал - до того натянутым и напыщенным казался он в парадном мундире. Даже не подумав как следует, она принялась дразнить его и всю дорогу в подземке вела себя так глупо, что, когда они добрались до "Астора", куда он пригласил ее завтракать, он был злой как собака. Она оставила его за столом и ушла в дамскую комнату поглядеть, в порядке ли у нее прическа, и разговорилась с пожилой еврейкой в бриллиантах, потерявшей портмоне, и, когда она вернулась к столу, весь завтрак уже остыл и Пол Инглиш беспокойно взглядывал на часы-браслет. Спектакль ей не понравился, и, когда они ехали в такси по Риверсайд-драйв, Пол Инглиш обнаглел, хотя на улице было еще совсем светло, и она дала ему оплеуху. Он сказал, что такой гадкой девчонки в жизни не встречал, а она сказала, что ей нравится быть гадкой, а если ему не нравится, то у него есть прекрасный выход. Она уже до этого решила вычеркнуть его из списка знакомых.

Она заперлась в своей комнате и расплакалась и отказалась ужинать. Она была по-настоящему несчастна оттого, что Пол Инглиш оказался таким противным хлыщом. Она одинока, теперь ее никто никуда больше не будет водить, и познакомиться она тоже ни с кем не может, потому что за ней повсюду увязываются эти старые девы. Она лежала во весь рост на полу и глядела на мебель снизу, как в детстве, и думала о Джо Уошберне. Ада вошла в комнату и застала ее в глупейшей позе - она лежала на полу, задрав ноги кверху; она вскочила, осыпала Аду поцелуями, обняла и сказала, что она была форменной идиоткой, но теперь все прошло и нет ли чего поесть в леднике.

По воскресеньям вечером у Ады собиралось общество, но Дочка обычно не выходила к гостям, потому что уж очень они сидели важные за какао и пирожными и уж очень торжественно и глубокомысленно разговаривали, но на одном воскресном приеме она познакомилась с Эдом Виналом, и с тех пор все переменилось, и она полюбила Нью-Йорк. Эд Винал был тощий молодой парень; он изучал социологию. Он сидел на жестком стуле, неловко держа чашку с какао в руках, и, казалось, не знал, куда девать ноги. Он молчал весь вечер, но, уходя, услышал какую-то фразу Ады о ценностях и произнес длиннейшую речь, все время цитируя какого-то Веблена 77. Дочке он почему-то понравился, и она спросила его, кто такой Веблен, и он разговорился с ней. Она понимала не все, что он говорил, но ей было приятно, что он обращается только к ней. У него были светлые волосы, черные брови и черные ресницы и светло-серые глаза с крошечными золотыми точками. Ей нравились его медлительные, неловкие движения. На следующий день вечером он пришел к ней в гости и принес ей том "Теории праздного класса" и спросил ее, не хочет ли она покататься с ним на коньках на катке Сент-Николас. Она пошла к себе одеваться и долго возилась, пудря лицо и разглядывая себя в зеркале.

- Эй, Энн, ради бога, поскорей, ведь не вся же ночь в нашем распоряжении, - крикнул он за дверью.