1939. Альянс, который не состоялся, и приближение Второй мировой войны

«Это возможно, но я не знаю и не могу этого сказать», — заметил Думенк. «Подождем, пока все станет ясным», — отвечал Ворошилов. «Я с удовольствием могу подождать, — сказал Думенк, — но я не хотел бы ждать без оснований. Я откровенен с маршалом. Вместе с тем уже объявлено о том, что кто-то должен приехать, и мне эти визиты не доставляют удовольствия». «Это верно, — согласился Ворошилов, — но виноваты в этом французская и английская стороны. Вопрос о военном сотрудничестве с французами у нас стоит уже в течение ряда лет, но так и не получил своего разрешения». И потом припомнил Чехословакию. Возразить Думенку было нечего. Но главная новость заключалась в том, что Ворошилов не желал продолжать переговоры, хотя и оставлял дверь чуть приоткрытой; но может быть, просто из вежливости, или скорее всего потому, что советскому руководству всегда неплохо было иметь лишнюю возможность.⁶³

В тот же вечер, после визита Думенка к Ворошилову, Сидс отправился к Молотову. Встреча была бурной. Молотов гневно отверг обвинения Сидса в непорядочном поведении. Он не собирался позволять англичанам «осуждать советское правительство».

— Но вы должны были предупредить нас, — настаивал Сидс.

— Британское правительство не советуется с нами, когда проводит свою политику, — отвечал Молотов.

— Это совершенно разные вещи, — возражал Сидс.

Вообще британское правительство ведет себя несерьезно, говорил Молотов. «Уровень неискренности стал максимальным, когда военная миссия прибыла в Москву с пустыми руками» и совершенно неготовой к вопросу о проходе Красной армии через Польшу и Румынию. «Вы просто "играете с нами"», — обвинял Молотов. «И тогда советское руководство решило — "или вчера или днем раньше", — предположил Сидс — принять предложения немцев».

Сидс отрицал, что британская миссия прибыла на переговоры «с пустыми руками» — хотя именно так выразился Думенк, когда говорил об инструкциях, которые дал ему Леже в Париже. Молотов просто отмахнулся от объяснений Сидса. Вопрос о правах прохода «возник "на основе нескольких событий в прошлом"» и французы не смогли по этому поводу «дать четкий ответ».⁶⁴ Кто может сказать, что Молотов ошибался? Еще в 1935 году, отмечал Наджиар, Советский Союз предложил четкие обязательства по договору, «на которые мы ответили расплывчатыми формулировками».⁶⁵

Уже в начале сентября с Потемкиным встретился Пайяр. Иногда он не скрывал своих истинных чувств и, как в данном случае, высказал свои сожаления относительно подписания пакта о ненападении. Я всегда был и остаюсь, сказал Пайяр, сторонником франко-советского сотрудничества, но все же должен с грустью сообщить об утрате одной из моих «иллюзий». «Я ответил на эти ламентации, — писал Потемкин, — что сами правительства Франции и Англии должны принять на себя ответственность за неудачу попытки советско-англо-французского политического соглашения».⁶⁶

Лучшее, что могли сделать поляки — согласиться 23 августа с тем, что в случае германской агрессии не следовало исключать тех или иных форм польско-советского сотрудничества. Но и этого было бы недостаточно, отмечал Наджиар. Польский отказ сотрудничать с Советами был просто политической «болезнью», по словам Ноэля.⁶⁷ В тот же день Бонне послал телеграмму в Бухарест, в которой утверждал, что поляки согласились на проход русских, и теперь румынскому правительству остается сделать то же. «Неточно», — отмечал Наджиар, и безрассудно. «В Варшаве и Бухаресте нам надо было шевелиться еще в апреле».⁶⁸ Из Берлина Наджиару телеграфировал Кулондр: у него появилась информация от одного из высокопоставленных немецких чиновников, что между Германией и Советами еще не было ничего конкретно решено. Они договаривались только по самым общим вопросам. Значит, время действовать в Москве еще было.⁶⁹

6

На самом деле его уже не было. В тот же самый день, 23 августа, в Москву прибыл Риббентроп, и на следующее утро был подписан пакт о ненападении. К пакту прилагался секретный протокол, содержание которого теперь достаточно хорошо известно, но все же не помешает его здесь просуммировать. «В случае территориально-политического переустройства» Финляндия, Эстония, Латвия, Бессарабия, восточная часть Польши по рекам Нарве, Висле и Сану попадали в "сферу интересов" Советского Союза. Литва и остальная часть Польши предназначались Германии. «Вопрос, является ли в обоюдных интересах желательным сохранение независимого Польского государства и каковы будут границы этого государства, может быть окончательно выяснен только в течение дальнейшего политического развития». Обе стороны согласились сохранять этот протокол «в строгом секрете».⁷⁰