224 Избранные страницы

Тюля - толстый пузырь, соединивший крахмальный воротничок и передничек.

Поздоровались чинно, усадили меня в гостиной на диван и стали занимать.

- У нас папа фрейлейн прогнал, - сказал Кокося.

- Прогнал фрейлейн, - сказала Тотося.

Толстый Тюля вздохнул и прошептал:

- Плогнал!

- Она была ужасная дурища! - любезно пояснил Кокося.

- Дурища была! - поддержала Тотося.

- Дулища! - вздохнул толстый.

А папа купил лианозовские акции! - продолжал занимать Кокося. - Как вы полагаете, они не упадут?

- А я почем знаю!

- Ну да, у вас, верно, нет лианозовских акций, так вам все равно. А я ужасно боюсь.

- Боюсь! - вздохнул Тюля и поежился.

- Чего же вы так боитесь?

- Ну, как же вы не понимаете? Ведь мы прямые наследники. Умри папа сегодня - все будет наше, а как лианозовские упадут, - тогда будет, пожалуй, не густо!

- Тогда не густо! - повторила Тотося.

- Да уж не густо! - прошептал Тюля.

- Милые детки, бросьте печальные мысли, - сказала я. Папа ваш молод и здоров, и ничего с ним не случится. Давайте веселиться. Теперь святки. Любите вы страшные сказки?

- Да мы не знаем, - какие такие страшные?

- Не знаете, ну, так я вам расскажу. Хотите?

- Хочу!

- Хочу!

- Хацу!

- Ну-с, так вот слушайте: в некотором царстве, да не в нашем государстве, жила-была царевна, красавица-раскрасавица. Ручки у нее были сахарные, глазки васильковые, а волоски медовые.

- Француженка? - деловито осведомился Кокося.

- Гм... пожалуй, что не без того. Ну-с, жила царевна, жила, вдруг смотрит: волк идет...

Тут я остановилась, потому что сама немножко испугалась.

- Ну-с, идет этот волк и говорит ей человеческим голосом: "Царевна, а царевна, я тебя съем!"

Испугалась царевна, упала волку в ноги, лежит, землю грызет.

- Отпусти ты меня, волк, на волю.

- Нет, - говорит, - не пущу!

Тут я снова остановилась, вспомнила про толстого Тюлю, - еще перепугается, захворает.

- Тюля! Тебе не очень страшно?

- Мне-то? А ни капельки.

Кокося и Тотося усмехнулись презрительно.

- Мы, знаете ли, волков не боимся.

Я сконфузилась.

- Ну, хорошо, так я вам другую расскажу. Только, чур, потом по ночам не пугаться. Ну, слушайте! Жила-была на свете старая царица, и пошла эта царица в лес погулять. Идет-идет, идет-идет, идет-идет, вдруг, откуда ни возьмись, выходит горбатая старушонка. Подходит старушонка к царице и говорит ей человечьим голосом:

- Здравствуй, матушка!

Отдала царица старушонке поклон.

- Кто же ты, - говорит, - бабушка, что по лесу ходишь да человечьим голосом разговариваешь?

А старушонка вдруг как засмеется, зубы у нее так и скрипнули.

- А я, - говорит, - матушка, та самая, которую никто не знает, а всякий встречает. - Я, - говорит, - матушка, твоя Смерть!

Я перевела дух, потому что горло у меня от страха стянуло.

Взглянула на детей. Сидят, не шевелятся. Только Тотося вдруг придвинулась ко мне поближе (ага, у девочки-то, небось, нервы потоньше, чем у этих идиотских парней) и спросила что-то.

- Что ты говоришь?

- Я спрашиваю, сколько ваша муфта стоит?

- А? Что? Не знаю... не помню... Вам, верно, эта сказка не нравится? Тюля, ты, может быть, очень испугался? Отчего ты молчишь?

- Чего испугался? Я старухов не боюсь.

Я приуныла. Что бы такое выдумать, чтобы их немножко проняло?

- Да вы, может быть, не хотите сказки слушать?

- Нет, очень хотим, пожалуйста, расскажите, только что-нибудь страшное!

- Ну, хорошо, уж так и быть. Только, может быть, нехорошо Тюлю пугать, он еще совсем маленький.

- Нет, ничего, пожалуйста, расскажите.

- Ну-с, так вот! Жил-был на свете старый граф. И такой этот граф был злой, что к старости у него даже выросли рога.

Тотося подтолкнула Кокосю, и оба, закрыв рот ладонью, хихикнули.

- Чего это вы? Ну-с, так вот выросли у него рога, а когда вывалились от старости зубы, то на место них прорезались кабаньи клыки. Ну, вот жил он, жил, рогами мотал, клыками щелкал, и пришло ему, наконец, время помирать. Вырыл он себе сам большую могилу, да не простую, а с подземным ходом, и вел этот подземный ход из могилы прямо в главную залу, под графский трон. А детям своим сказал, чтоб не смели без него никаких дел решать и чтоб после его похорон три дня ждали. А потом - говорит, - увидите, что будет.

А как стал граф помирать, позвал к себе двух своих сыновей и велел старшему у меньшого через три дня сердце вырезать и положить это сердце в стеклянный кувшин. А потом, - говорит, - увидите, что будет.

Тут я до того сама перепугалась, что мне даже холодно стало. Глупо! Насочиняла тут всякие страхи, а потом через темную комнату пройти не решусь.

- Дети, вы что? Может быть... не надо больше?

- Это у вас настоящая цепочка? - спросил Кокося.

- А где же проба? - спросила Тотося.

Но что это с Тюлей? Он глаза закрыл! Ему положительно дурно от страха!

- Дети! Смотрите! Тюля! Тюля!

- Да это он заснул. Открой же глаза, так невежливо.

- Знаете, милые детки, мне, очевидно, не дождаться вашей мамы. Уже поздно, темнеет, а впотьмах мне, пожалуй, будет страшновато идти после... после всего. Но на прощанье я вам расскажу еще одну сказочку, коротенькую, но очень страшную.

Вот слушайте: