48 минут, чтобы забыть. Книга 2

Виола смахнула ее, испачкав два пальца, и нарисовала на моих щеках полоски, словно боевой раскрас перед наступлением.

— Эй, — выплюнул я изо рта кисточку. — Что ты творишь?

Виола довольно улыбалась. Спутанные локоны обрамляли ее лицо, и я заправил прядь ей за ухо. Подушечками пальцев пробежал по бедрам, поднялся выше, приподнимая футболку, и погладил живот большими пальцами.

— Поцелуй меня! — потребовала она. От недавней нерешительности не осталось и следа. Её пальцы обрисовали мои ключицы, грудь и спустились по животу к пряжке ремня, но я перехватил руку.

— Боюсь, тебе придется притормозить, потому что одними поцелуями я теперь не смогу ограничиться. — ответил я. — На первый раз с тебя хватит.

— А моего мнения ты, как обычно, не спрашиваешь?

— Не-а, — покачал я головой. Виола нахмурилась и взяла меня за подбородок:

— Тогда считай, что это приказ, Лавант!

— Если забыла, я здесь командую.

В ее глазах загорелся огонек решимости, она наклонилась к моему лицу и, выдохнув в губы, произнесла:

— Уже нет…

И прошмыгнула в мое сердце, словно сквозняк в открытое окно.

* * *

Старик отвел плакат от глаз, пытаясь рассмотреть как следует, и когда он повернулся к свету, я заметил, что один из его зрачков полностью съеден катарактой. Несмотря на то, что болезнь мешала ему разглядеть детали, на морщинистом лице медленно расцветала улыбка. Она становилась все шире, а потом по щеке скатилась слеза, которую он тут же стер тыльной стороной ладони.

Я отвел взгляд, сделав вид, будто занят созерцанием утреннего света, пытающегося пробиться через витражное окно. Холл в столь ранний час пустовал, по-видимому, все постояльцы еще спали.

— Я покажу этот плакат сыну, теперь здесь он владелец, — прервал молчание хозяин, сделав акцент на последнем слове, чтобы показать, что окончательное решение здесь давно принимает не он. — Было бы чудом в память о Мадлене снова возродить традицию и напечатать рекламу, как в старые времена. Спасибо, малыш.

— Не благодарите, сэр, — отмахнулся я.

— Святые угодники, перестань тыкать в меня этим жутким «сэр». Зови меня Айк.

Я улыбнулся и тихо добавил:

— Хорошо, Айк. Я рад, что смог снова взять в руки краски. Это напомнило мне дом, который я давным-давно потерял.

— А куда пропала твоя возлюбленная? — спросил хозяин гостиницы.

— Возлюбленная? — Я улыбнулся уголками губ, потому что ни разу не слышал, чтобы хоть кто-то из нынешнего века пользовался этим словом. — Почему вы вдруг спросили?

— Потому что ты сказал, что потерял свой дом, — удивленно пожал он плечами, — хотя я вижу, ты давно его нашел.

— Я вас не понимаю.

Айк наклонился и постучал узловатым пальцем по моей макушке. Один уголок его губ приподнялся в подобии улыбки. Я не смог не улыбнуться в ответ.

— Ник, — сказал он, — дом — это не стены. Дом — это человек, рядом с которым ты чувствуешь себя собой, понимаешь? Это юмор, тепло объятий, тревоги и проблемы, вот что он за собой несет. Люди считают, что невозможно выжить без крыши над головой, еды или воды, но только имея все это, понимают: невозможно без человека, как растениям не выжить без…

— Солнца, — осторожно договорил я, и внутри вдруг стало так тепло, словно мой личный источник света вдруг засиял посреди морозной зимы.

— Верно, — тихо добавил он и поставил передо мной стакан с наливкой. — А говорил, не понимаешь.

Оторвав от упаковки липкую ленту, старик принялся доставать бутылки с виски и аккуратно расставлять их на полках. Удивительно, но несмотря на плохое зрение, движения его были выверены в точности до миллиметра. Наверное, всю жизнь здесь провел.

— Я, наверное, пойду, — сказал я и поднял оставшиеся пару коробок на стойку, чтобы ему не пришлось наклоняться, но Айк снова меня окликнул:

— Постой, у меня есть кое-что. Мадлена бы одобрила.

Он хлопнул себя по бедрам и, прошаркав в подсобку, принялся там усердно копаться.

Спустя пару минут раздался глухой хлопок о стойку. Я повернул голову и застыл, потому что старик поставил передо мной небольшую коробочку, в которой поблёскивали два кольца.

Что за…

Вглядываясь в его лицо, я пытался отыскать там намек на то, что это шутка, но не находил.

— Зачем они мне? — осторожно спросил я.

— Сегодня ты исполнил мою мечту, парень, вернул на много лет назад. Но ты это не только для меня сделал. Для нее тоже, — добавил он. — Поэтому я хочу отдать их тебе.

— Вы что? Я не могу их взять, — подвинул я коробку обратно.

— Почему? Может, я не вижу какого цвета твои глаза, а через неделю позабуду даже этот разговор, но пытаюсь быть благодарным — так меня воспитывали.

— Шутите? — вскинулся я, но на его лице не было и следа веселья. — Ведь это все, что у вас от любимой женщины осталось? А как же память?