Руки и ноги надсадно ныли, спина буквально разваливалась на части, а мышцы и кости нещадно ломило и выкручивало. Иногда боль утихала, и тело словно проваливалось в ватное безвольное онемение, и тогда он не мог пошевелить даже пальцем. Но потом онемение проходило, и все начиналось сначала. Впрочем, за время, проведенное в тренировочном лагере, бесконечные выматывающие марши и жизнь в окопах научили его терпеливо переносить боль… Просто не замечать ее. Вот и сейчас он мысленно отрешился от неприятных ощущений, загнав их куда-то в самый темный и дальний угол подсознания, и сосредоточился на куда более важных и насущных проблемах своего бытия. Покинув «Аквитанию», он и Штопор сразу же отправились на поиски жилья. Денег у них было достаточно, но Нил благоразумно рассудил, что не стоит вот так сразу тратить их, поскольку это были все их средства, а источника дополнительных доходов, увы, пока не было. Штопор весьма одобрительно отнесся к его идее об экономии и предложил снять небольшую комнату на двоих в рабочих бараках близ порта. Здесь проживали не имевшие дома и постоянной работы и перебивавшиеся случайными заработками в качестве разнорабочих в порту, а также те, кто в силу различных обстоятельств не мог себе позволить более достойное и комфортабельное жилье. Комната, в которой их поселили, имела весьма непрезентабельный вид: очень маленькая, с облупившейся и посеревшей от времени известкой и грязными разводами на стенах, некрашеным дощатым полом и бревенчатым потолком. Мебели почти не было, за исключением двух лежанок, стоящих у стен справа и слева от входа, низенького столика, сколоченного из таких же некрашеных досок, что и пол, да сиротливо приютившихся по бокам двух нелепых колченогих стульев, и все это скудное хозяйство покрывал толстый слой пыли. К тому же, барак явно плохо отапливался.
«Если отапливается вообще!» – подумал Нил, впервые вдохнув затхлый холодный воздух своего нового жилья.
Впрочем, по сравнению с тюремными камерами Сент-Джеймса с их сырыми каменными стенами или промозглой, заиндевелой и пропахшей порохом и кровью землей военных окопов, то раскисшей от дождя, то потрескавшейся от жары и распадавшейся под ногами серым пыльным прахом, а то скользкой и задубелой, скованной зимним льдом тверже камня, эта убогая нора казалась почти королевскими апартаментами.
«К тому же, дешево», – равнодушно отметил Нил, мимолетно скользнув взглядом по стенам. Впрочем, работа у них уже была. Еще вчера Штопор нашел им временный приработок, подрядив и его, и себя на разгрузку судна, вошедшего в порт почти вслед за «Аквитанией». И хотя грузчиков было довольно много, а Нил за этот год стал гораздо сильнее и выносливее, но к концу дня он вымотался так, что, когда они добрались до своей полутемной холодной каморки, у него осталось лишь одно желание – уснуть. И ему было уже все равно, что лежанка тверда и неудобна, что в комнате ненамного теплее, чем снаружи, что одеяло не согревает. Он не чувствовал голода, хотя ничего не ел с самого утра, и не ощущал боли, остервенело вгрызающейся в перетружденные мышцы, разламывающей тело на части. Он хотел лишь одного: уснуть, забыться, забыть обо всем, что с ним произошло, и том, что его ожидало. Но стоило его голове коснуться шершавых, пахнущих пылью и сыростью досок лежанки, как желание спать мгновенно улетучилось, словно его и не было. Нил чувствовал себя совершенно разбитым, утомленным, больным, голова гудела, словно он накануне здорово надрался какого-нибудь дешевого низкопробного пойла, его то бросало в жар, то начинало знобить, а каждая клеточка измотанного тела надсадно ныла и разламывалась на части, но он не мог заставить себя хотя бы просто сомкнуть веки. Вместо этого он тупо разглядывал потемневшую от времени потолочную балку, а в усталом мозгу назойливой мухой вертелся один-единственный вопрос: как жить дальше? Остаться в этом бараке и всю оставшуюся жизнь работать портовым грузчиком или перебиваться случайными заработками в качестве разнорабочего? Нет, долго он не протянет. Боль, то и дело скручивающая его разбитые мышцы, свидетельствовала об этом со всей очевидностью.