— Кто пьёт? Да вот, друг ваш! — киваю на Гектора. Он выглядит подозрительно бледным и не пьяным, а будто тяжело больным. — На ногах не стоит.
— Где ж ему стоять, драгоценная, если его подстрелили и он много крови потерял.
— А пели вы почему?
— Да это ж твой, хозяюшка, и попросил. Говорит: не тревожьте мне жену и прислугу. Пусть лучше думают, что я пьяный. Он считал: ты пьяные голоса услышишь — носа не высунешь. Ну а мы его быстро обработаем. А утром он уйдёт раньше, чем ты проснёшься.
Во время этого короткого рассказа перед моими глазами проносятся картинки одна ужаснее другой.
Реально, лучше бы напился. Потому что мозг выдаёт:
Ага, совещание у него, как же. Ага, не с криминалом. Я отлично помню, как он держал пистолет и как отморозки в моей квартире дрожали от одного его вида.
Ты лгун, мой любимый андроид. Ну, ничего, я дождусь твоих откровений.
И последним всплывает, что Гектор назвал меня женой и попросил не тревожить.
Значит, в его глазах был вовсе не клубящийся мрак. Что только не представится в игре светотеней и при богатом воображении.
— Так что, хозяюшка, поможешь нам? Пулю извлечь надо, а то твой муженёк окочуриться может.
— Может, скорую вызвать? — робко предлагаю я.
В это время Гектор открывает глаза, ловит расфокусированным взглядом меня:
— Алла, — зовёт хрипло. Подхожу, касаюсь ледяных пальцев. Он сжимает мою ладонь. — Не надо… скорую… В стационар… нельзя… клиника… твой отец… телефон на столе… кабинет… — Слова даются ему с трудом, но я понимаю, чего он хочет. Киваю, убегаю.
Хорошо, что Гектор — педант. У него в кабинете — стерильный порядок. Вещи разложены чётко, ровно, аккуратно. Я быстро нахожу визитницу из словной кости — дорогая антикварная вещица. Изящная. Открываю, листаю, нахожу нужную карточку, а на ней, как и ожидалось, координаты конкретного доктора.
Бегу назад с заветным номером.
Замечаю, что Гектор опять отключился.
Передаю номер всё тому же квадратному — резонно решив: он объяснит лучше.
Доктор обещает быть через десять минут.
Они кажутся вечностью — потому что руки Гектора леденеют, а на лбу выступает холодный пот.
Доктор вскоре появляется. Он молод, наверное, ровесник Гектора. Может, чуть старше. Высокий, стройный, в очках.
Действует чётко, отлажено, отдаёт необходимые команды. Гектор снова приходит в себя и шепчет:
— Алла, мне… нужна… анестезия…
Мужчины, столпившиеся вокруг него, удивлённо переглядываются. Врач говорит:
— Сейчас сделаю укол.
— Другая… — Гектор тянет меня к себе, и я понимаю: наклоняюсь, нежно целую.
Он улыбается — бледно, ранено, тепло…
Меня отправляют в комнату, сообщив, что дальше зрелище не для нежных женских глаз.
Но я не могу усидеть — мечусь по комнате туда-сюда, переживаю.
Куда он вляпался? Почему в него стреляли?
Раздаётся вежливый стук в дверь. За дверью — квадратный.
— Хозяюшка, всё закончилось. Твой спит. К утру оклемается. Он у тебя живучий. А мы — пойдём.
— Стойте… — запинаюсь, не зная его имени.
— Борисом кличут, — подсказывает он.
— Борис, как это произошло? Ну, что Гектора подстрелили?
— Так это ж ты сама ему голосовое прислала, когда мы на деле были. Его аж передёрнуло всего. Говорит: «Моя Алла по пустякам беспокоить не станет». Ткнул, звук сначала не отключил. Вот они и пальнули на звук.
Холодею внутри — то есть, его могли убить из-за того, что мне захотелось поныть по поводу курсовой? Боже, какой ужас.
— Кто они? — спрашиваю, а у самой голос дрожит и внутри всё. — Почему стреляли? У вас же там вроде переговоры были.
— Не задались переговоры, хозяюшка, — грустно отвечает Борис. — А ты, золотце, на будущее без серьёзной надобы мужика не дёргай. Ты для него важна очень. Боится за тебя. Может подставиться по глупости. По твоей, золотце. И быть тебе вдовой.
Судорожно сглатываю от обрисованных перспектив. Клятвенно заверяю, что никогда больше так не поступлю. Гектор там серьёзные вопросы решает, может, связанные с долгом отца. А я — реальной дурью отвлекаю.
Обжигает стыдом.
Провожаю гостей, а сама — возвращаюсь в гостиную, где спит Гектор. Укрыт пледом, который наполовину сполз, обнажая мощную грудь. На смуглой коже особенно ярко выделяются белые полосы бинтов.
Острая жалость сжимает душу.
Бедный мой. Прости. Пострадал из-за меня, дуры. Отвожу прядь с высокого лба, нежно целую. Устраиваюсь рядом, обнимая руками и ногами. Только теперь осознаю, что могла потерять, и становится страшно. И зло на себя берёт. Гектор неосознанно сгребает меня в охапку, прижимает к себе крепко-крепко, прячет лицо в волосах, шепчет:
— Любимая… Желанная… умру за тебя…
И моё сердце сходит с ума от нежности к этому невозможному мужчине.
Засыпаю в кольце его рук, только так и успокоившись наконец.
…Утром просыпаюсь со стоном — отлежала себе всё, что можно отлежать. Всё-таки этот диван не для спанья. Тем более, вместе с таким крупным мужчиной, как мой.