И нельзя было сделать ничего и даже сбежать — никак, и оставалось стоять и ждать, пока ищейник наговорится вдоволь и даст сигнал к захвату «неправильного мерзавца». Порядок ареста он тоже знал (входило в рабочие обязанности), и ничего хорошего сей процесс не обещал. Попробуй сохранить хоть подобие достоинства, когда тебя Знаком распяливают в воздухе, обездвиживают и обыскивают. А потом нацепляют короткую арестантскую рубаху и «сбрую» и волокут по городским улицам на привязи, как ездового бычка…
В груди сумасшедшим колючим клубком метались досада, злость на собственную неосторожность, страх и обреченность. И злая решимость отпираться до последнего: не сознаваться, не сознаваться, пусть хоть наизнанку вывернут! Он не сектант, нет, он банальный продажный служитель, а разрешения воровал и продавал преступившим, понятно?! У предусмотрительной «белой лисицы» всегда есть запасные выходы, и будущий глава в свое время позаботился связаться кое с кем из преступивших — именно на такой случай. Закон к преступившим строг, да, но наказания тем, кто нарушил Заповеди во имя собственной жадности, отчего-то мягче, чем к тем, кто «изобличен в помощи заблуждающимся в вере». Забавное противоречие. Но на нем можно сыграть…
Неужели случай наступил?
Неужели не выбраться?
Только не подавать вида.
Ждать…
И он стоял и ждал.
Как все.
Как же тогда трепыхалось сердце. Больно, сумасшедше.
Будто пойманный в силки белый лисенок. Он бьется и бьется, царапается и кусается, колотясь в груди-клетке, не понимая, что выхода нет, нет, нет…
В тот раз арестовали другого, не его, но ощущение беспомощности и осознания безвыходности положения запомнились.
И сейчас тоже прошло несколько драгоценных мгновений, прежде чем сектант смог преодолеть растерянность и оценить ситуацию.
Еще три-четыре малых минуты позволил вырвать на выбор действий этикет: обмен приветствиями, предложение присесть, вопрос о здоровье… А потом он наткнулся на острый, совсем не женский взгляд и понял, что изображать непонимание поздно. И бесполезно.
Глава-сектант всегда уважительно относился к дамам. И в силу характера, и в силу, так сказать, семейного воспитания. Драконоверы выживали в условиях постоянного преследования, поэтому их супружеские пары были спаянными и нерушимыми, все убеждения муж и жена делили пополам, и все дела тоже, за исключением тяжелого труда. Для него не было проблемой принимать вдовиц, сирот и одиноких старух в приютах, вникать в их нужды и оказывать помощь.
Но эта дама!