Далеко не каждому шахматисту удается так сравнительно легко перевоплощаться или, что в данном случае точнее, «возвращаться» в свой естественный, привычный образ, как это, к примеру, умеет делать Тайманов. Мне приходилось не раз наблюдать из-за кулис за цейтнотными трагедиями, которые происходят в турнирах довольно часто, и лишь редкие стоические личности, потерпев поражение в безнадежной борьбе с шахматными часами, умели сохранять относительно спокойный вид. Большинство же шахматистов в подобных случаях не могут скрыть отчаяния. Иные же, забывающие в пылу сражения, что конечно же не часы, а они сами, плохо распорядившись временем, повинны в обоюдном поражении, совершенно теряются, забывая обо всем, даже и о том, что находятся на сцене. И вот такая «реалистическая» манера игры, когда актеры шахматной сцены показывают себя, так сказать, в натуральном виде, даже если не хотят «выходить из образа», производит на зрителей особенно сильное впечатление.
Да, увы, шахматисты в своем творчестве ограничены во времени и должны непрерывно корректировать свои художнические замыслы со стрелкой, а часто и флажком шахматных часов.
Известны имена шахматистов даже очень высокого класса, которые никак не могут поладить с часами. Достаточно назвать хотя бы многолетнего претендента на мировое первенство Ефима Геллера. Наслаждаясь увлекательным блужданием по лабиринту замысловатых вариантов, он часто не может заставить себя помнить о часах, которых не растрогает самая эффектная комбинация, потребовавшая на обдумывание слишком много времени.
«Гордо и безжалостно, – писал Шпильман о шахматных часах, – тикают они рядом с шахматистом. Горе тому, кто не пожелает с ними считаться! Его постигнет участь укротителя диких зверей, который должен неминуемо погибнуть, как только ему изменит воля и уверенность в своей силе». Прекрасной иллюстрацией к этим словам может послужить рисунок, опубликованный в «Советском спорте» во время матча Ботвинник – Бронштейн в 1951 году, где цейтнот был изображен в облике рычащего тигра…
Многие шахматисты во время цейтнота забывают обо всем – тут уж не до актерства. Тот же Геллер, например, делая ходы в быстром темпе, каждый раз комично подскакивает на стуле. Но зрители, жадно наблюдающие зрелище цейтнота, особенно обоюдного, редко видят смешные стороны этих мизансцен. Чаще всего они сочувствуют цейтнотчикам, понимая, что отнюдь не всегда конфликт с часами возникает от внутренней неорганизованности, часто, как в случае с Геллером, шахматисту не хватает времени, чтобы совладать с обилием идей, возникающих в ходе борьбы.
При всем том, повторяю, зрелище цейтнота всегда вызывает у зрительного зала жгучий интерес. Тем более что на доске во время цейтнота возникают порой самые удивительные ситуации, и любой шахматист, даже и экстракласса, может совершить невероятные ошибки. Такие ошибки, как ничто другое, позволяют понять, что шахматные корифеи все-таки только люди…
Сколько увлекательных минут (а затем уже и секунд!) доставляла зрителям игра в цейтноте внешне сдержанного, даже флегматичного Авербаха. В одном из турниров он встретился с другим знаменитым растратчиком драгоценных минут – мастером Черепковым. В этой встрече, как заметил не без юмора один из участников турнира, выиграет тот, кто позже просрочит время.
Прогноз, естественно, не оправдался, но свою репутацию заядлых цейтнотчиков оба партнера подтвердили полностью. У Черепкова на последние два десятка ходов оставалось минут пять, у Авербаха значительно больше – полчаса. Но гроссмейстер вскоре «догнал» мастера, и последнюю серию ходов соперники делали не имея в запасе лишней секунды. По инерции, бросив записывать партию – было уже не до этого, они проскочили контрольный пост и вместо сорока сделали сорок семь ходов… «Это не рекорд, – сказал мне после партии Авербах не без оттенка своеобразной гордости. – Случалось, я делал в цейтноте лишних целых двадцать ходов!..» Кстати, когда демонстраторы повторяли потом по записи судьи ходы на большой доске, Авербах с изумлением убедился, что у него не одна лишняя пешка, как ему раньше казалось, а две!
С цейтнотами и записями партий в условиях нехватки времени возникает немало забавных, а иногда и драматических эпизодов. Некоторые из них неоднократно описаны и, что называется, вошли в шахматную историю.
В первенстве ВЦСПС 1938 года один из участников, назовем его Н., в цейтноте перестал записывать партию и начал заглядывать в бланк своего соперника – Копаева. Тот, однако, не проявил великодушия к вынужденному любопытству партнера и прикрыл бланк рукой. У Н. выхода не было – он перегнулся через стол, чтобы хоть как-то разглядеть запись. Но Копаев был неумолим – он спрятал руку с бланком под стол. И тут под смех свидетелей этой сцены настырный Н. полез под стол!..