Александр Невский

Был длинный вечер с легким морозцем, низкое серое небо задернуло землю от слабеющего в предзимье солнца, но они продолжали сидеть в густеющей темноте. Прихлебывали медовый перевар, нехотя закусывали, перебрасывались словами, и каждый думал о своем. Они любили сумерничать вдвоем, привыкли друг к другу и не испытывали неудобств от молчания. Челядь знала о сложившихся привычках, появлялась, когда звали, и зря на глаза не лезла. А тут вдруг распахнулась дверь:

– Князь Александр во дворе!

Раздались четкие, будто кованые, шаги, рука отстранила обрадованного отрока, и в палату, пригнувшись, вошел Невский.

– Чего в темноте сидите? Не поймешь, кому и поклон отдать.

Разобрались с поклонами. Забегала челядь, появился свет.

– Где жить повелишь, батюшка?

Невский выглядел усталым. Осунулось лицо, занавесились насупленными бровями карие глаза, непривычная ранняя морщина появилась на крутом переносье.

– Да ты, никак, хвораешь, сын?

– Бог миловал.

Александр отвечал кратко, катая желваки на обтянутых скулах: только борода вздрагивала. Ярослав растерялся, побежал кому-то что-то указывать…

– Стало быть, отъехал ты из Господина Великого Новгорода, – сказал Ярун.

– Умен ты, дядька Ярун, – невесело усмехнулся Невский. – Куда это отец направился?

– Разволновал ты его. А он своих волнений показывать не любит.

– Семейное у нас, – вздохнул Александр. – Я тоже не люблю. Особо если жалеть начинают.

– Я новгородцев жалею.

Князь промолчал, и Ярун понял, что не следует травить незажившие раны. Стал расспрашивать о Сбыславе, о Гавриле Олексиче, с горькой озабоченностью рассказал, как вытребовали Чогдара к самому Батыю.

– Сам Бурундай приезжал?

– Он, Ярославич.

– Мне говорили, что Бурундай лично убил великого князя Юрия.

– Того не может быть. Во-первых, темникам запрещено вступать в бой без крайней необходимости, а во-вторых, рыцарских поединков они не признают.

– Почему?

– Полководцам нельзя рисковать. Они за всю битву в ответе.

Вернулся Ярослав, сам позвал в трапезную. Пока сын ел, рассказывал ему о своих делах. О том, что решил объявить запись добровольцев-язычников, о роли Церкви, которую следует всемерно поддерживать.

– Думал об этом, – сказал Невский. – Только лебезить не надо: на шею сядут и ноги свесят. А помогать нужно. И не просто добрым словом, но и силой, коли понадобится.

– Да кто ж против служителей Господа осмелится…

– В Новгороде уже осмелились. Три дня вече гудело, орало, дралось и последними словами поносило владыку Спиридона. Чуть до дреколья дело не дошло, я уж своих дружинников в охрану выдвинул.

– Это в благодарность-то за Невскую победу!… – всплеснул руками великий князь.

– Чернь благодарности не знает, батюшка. На меня и владыку умелые люди ее натравили. Как собаки. кинулись, а бояре – за спиной.

– А встречали, помнится, славой, хвалой да радостными слезами, – вздохнул Ярун.

– Кому – славная победа, а кому и дырка в калите. – Александр залпом выпил кубок, отер бородку. – Добрая половина новгородских купцов с западными странами торгует, а шведы, с немцами столковавшись, морские пути перекрыли. Вот боярство и заворчало. Сперва тихо, шепотком, а потом и в полный голос. Мол, никакие победы барыша не стоят. Ну и вздули цены на все, что могли. И на меня закивали: вот, новгородцы, кто виноват, что вы животы подтянули. Прости, батюшка, но честь мне дороже новгородского княжения.

Ярослав нахмурился. Князь Александр наполнил кубок, молча отхлебывал по глотку.

– К чарке потянуло? – с неодобрением отметил Ярун.

– Не ворчи, дядька. Сунули меня мордой в холодные помои.

– А про орден забыл? – вдруг резко спросил великий князь. – Собой любуешься, свою обиду лелеешь? Ливонские разъезды по Псковской да Полоцкой земле, как по своей, разъезжают. А с твоим отъездом и в Новгородской окажутся!

– Умыться грязью и промолчать советуешь, батюшка?

– Во имя Руси я татарской грязью умыться готов, а ты новгородской брезгуешь? Время смирения, сын, смирения и расчета, а не ссор меж собой. Пора собирать камни, Александр Ярославич Невский, а не разбрасывать их!

Наступило молчание. Даже в глаза друг другу смотреть избегали.

– На все нужно время, князь Ярослав, – осторожно сказал Ярун. – В молодые годы и малая обида ершом в горло идет. Себя самого вспомни.

– Где семья? – отрывисто спросил Ярослав.

– Велел Олексичу в Переславль отвезти вместе с отроками моими.

– И что делать думаешь?

– Зайцев гонять, – усмехнулся Александр. – Сбыслав обещал монгольской стрельбе меня обучить.

Ярослав хотел было что-то спросить, но вовремя опомнился. Только судорожно глотнул.

– Дозволь удалиться, батюшка, – сказал Александр, вставая. – Трое суток в седле.

– Добрых снов.

Невский, поклонившись, пошел к выходу. У дверей вдруг остановился, резко развернувшись:

– А Новгород я немцам не отдам, отец. Не отдам!… И вышел.

4

– А ведь не отдаст, – улыбнулся Ярун, когда за Александром закрылась дверь.

– Обиделся он, видишь ли, – вновь заворчал князь Ярослав. – Нашел время для обид.

– Будто ты с обидами не нянчился. Липицу вспомни.