Александр Великий или Книга о Боге

Александр был отрезан от баз, снабжение нарушено, световые сигналы выведены из строя, гонцы не имели возможности проникнуть в город. Без подкреплений, не получая никаких известий, затерянный на границе незнакомых земель, он оказался в таком шатком положении, каким оно не было еще никогда. Он резко повернул армию назад и, еще хромая от раны в ноге, взял приступом и разгромил семь городов, истребил жителей, сея смерть среди бегущих впереди его лошади мужчин в остроконечных шапках и женщин в широких шароварах. Восстание было потоплено в море крови, особенно в районах, близких к его лагерю. Во время одного из штурмов он был ранен, на этот раз тяжелым камнем, пущенным из пращи; он потерял сознание, и в течение многих дней его глаза, как будто засыпанные песком, видели все как в тумане.

Для освобождения гарнизона, находившегося в Мараканде, Александр счел достаточным направить туда полторы тысячи пеших солдат и восемь тысяч всадников под командованием Медимены, одного из лучших гетайров. Сам он едва держался на ногах, еще слабый после двух ранений и вдобавок мучившийся животом из-за жары и скверной питьевой воды, и, тем не менее, он объявил о своем намерении переправиться через Яксарт. Когда он, лежа в кровати, похудевший, лихорадочно возбужденный, сообщил мне об этом безумии, я постарался заставить его отказаться от этого.

«Ты достиг границы царства Дария, до которой ты так хотел дойти, – сказал я. – Остерегайся перейти ее». – «Именно это я и хочу сделать, – ответил он, – идти дальше и подчинить себе земли на краю света. Мне надоело видеть на том берегу скифов, которые смеялись надо мной все время, пока строился город (44)». – «Край света, – сказал я, – это гораздо дальше, чем ты думаешь».

Я изучил предзнаменования, они были зловещими. Я доверился нескольким военачальникам и поделился с ними своей тревогой. Александр с прежним упорством продолжал подготавливать экспедицию, а в новом городе приказал организовать игры, состязания и преподнести торжественные жертвоприношения богам. Сам он, больной и прикованный к постели, не мог участвовать в празднестве. Он собрал у себя военачальников и с полузакрытыми глазами, тяжело дыша, с трудом выговаривая слова, обратился к ним: «Друзья, обстановка сложилась наихудшим образом для меня и наилучшим – для врагов. Но войной управляет необходимость, и нельзя располагать обстоятельствами по своему желанию. У нас в тылу подняли восстание согдийцы и часть бактрийцев. Скифы на другом берегу наносят нам оскорбления с тех пор как мы здесь. На примере бактрийцев мы должны проучить скифов и показать, на что мы способны. Если мы сейчас отступим, то грубые варвары с того берега будут презирать нас и постоянно угрожать; если же мы нападем и разгромим их, чего никогда не осмелились сделать персы, нас будут повсюду бояться и уважать. Все, что я сказал, не допускает возражений. Вы думаете, что я слаб, потому что я еще не встал с постели после ранений. Но если вы согласны идти за мной, тогда я здоров. И если мне суждено погибнуть в походе, то у меня никогда не будет более подходящего для этого случая».

Военачальники были потрясены. Даже Кратер и Гефестион молчали. Эригий, самый разумный из гетайров, осмелился заговорить: «Ты знаешь, что боги не одобряют твои намерения и грозят тебе серьезной опасностью, если ты перейдешь реку; Аристандр не скрывал этого от нас».

Тогда Александр повернулся ко мне и, собрав силы, с гневом осыпал меня упреками и оскорблениями; он поставил мне в вину то, что я доверил другим секреты, которые должен был хранить только для него. По его словам, я сеял в войсках неуверенность в собственных силах, был поджигателем мятежа, и только из-за страха истолковал предзнаменования так, как мне этого хотелось.

«Александр, я не утверждал, что ты потерпишь поражение, я только говорил, что поход может быть гибельным и тяжелым, и что, если он и принесет какие-то плоды, то они будут горькими. Меня беспокоит не столько мой дар прорицателя, сколько моя привязанность к тебе; я вижу, что здоровье твое еще не окрепло, и боюсь, что в тебе больше храбрости, чем силы». – «Боги не ограничили мою славу завоеванием Азии, – возразил он. – И кто из нас все-таки сын Амона: ты или я?» – «Действительно, ты бог и можешь менять предначертанное».

Вскоре я сообщил ему, что предзнаменования изменились по его воле и были превосходными, понимая при этом, что увеличиваю число будущих жертв.

В действительности я боялся, что он может приблизить свою смерть, и что его гибель отнимет одновременно веру, которую он вселял в войска, и страх, в который он повергал врагов. Его смерть не оставила бы нам никакого шанса вернуться живыми с края света. Я опасался, что все мы, прорицатели и астрологи, от Самофракии до Сивы, дали неправильное толкование расчетам и видениям, пообещав ему жизнь более длинную, чем те двадцать семь лет, которые он прожил. Какую же силу безумия мы выпустили на Землю!