АЛЬФРЕД ВЕЛИКИЙ, ГЛАШАТАЙ ПРАВДЫ, СОЗДАТЕЛЬ АНГЛИИ

Легендарный Альфред кажется бледной безжизненной тенью рядом с доблестным Карлом из французских «героических песен» или таинственным кельтским Артуром рыцарских романов. В историях, которые складывали об Альфреде после его смерти, нет горестно-трагических эпизодов и ужасающих сцен. Легенда не сделала его непобедимым воином, под стать громовержцу Одину*, и не приписала ему славы неудачника с возвышенной душой, жертвы обстоятельств и неразделенной любви. Его спокойное мужество не бросается в глаза, его победы кажутся скромными, и в жизни его слишком мало блеска и страсти, чтобы она могла привлечь внимание придворных поэтов и авторов хроник.

Истоки альфредовского мифа лежат в фольклорной традиции и церковных или ученых сочинениях, и память о короле-воине, победившем в битвах при Эшдауне и Этандуне, померкла в лучах славы короля-мыслителя, защитника бедняков и любимца святых мужей.

Легенда о мудрости Альфреда, в итоге превратившая его в английского Соломона, уходит своими корнями еще в X век. Автор прошения, направленного Эдварду Старшему, ссылался на решение Альфреда для доказательства своей правоты**, и его законы почитались как нерушимые заповеди***. Этельред II в одной из своих грамот именует Альфреда

* Неточность автора. Один никогда не был богом-громовержцем; в крайнем случае на эту роль мог бы претендовать Тор. — Примеч. пер.

** См. гл. VII, с. 197.

*** См. гл. VII, с. 168, 195.

- 319 -

«мудрым королем»; в Хронике Этельверда (также принадлежавшего к королевскому роду) появляется «великодушный король Альфред, нерушимый столп западносаксонского королевства, справедливейший человек, умелый в бою, искусный в речах и вдохновленный более всего священными книгами».

Одновременно, по всей видимости, стала складываться и фольклорная традиция. Едва ли стоит сомневаться в том, что уже в первое столетие после смерти Альфреда у костра и домашнего очага рассказывались истории о добром короле, о его невзгодах и триумфах, хотя первые записи таких преданий относятся к временам после нормандского завоевания.

Прежние войны с викингами забылись, после того как на Англию в последней четверти X века обрушилась новая волна нашествий данов; и репутация «золотого века» закрепилась за мирными временами правления Эдгара.

Лишь в начале XII века, необычайно плодотворного для английской хронистики, возникает интерес и к ранней истории. Флоренс Вустерский, умерший в 1118 году, при составлении своего труда опирался на Англосаксонскую хронику и сочинение Ассера. Хронист сознавал величие Альфреда — об этом свидетельствует набор эпитетов, которыми он отдает должное «королю англосаксов, сыну благочестивейшего Этельвульфа». Он называет его «прославленным, воинственным, победоносным», «ревностным заступником вдов и их детей, сирот и бедняков», «искуснейшим саксонским поэтом, возлюбленным своим народом», «гостеприимным и необыкновенно щедрым», «благоразумным, стойким, справедливым и сдержанным», «терпеливейшим в страданиях, которые постоянно причинял ему его недуг», «рассудительным и внимательным судией», «неутомимым и преданным слугою Господа».

Генрих Хантингдонский, писавший в первой половине XII столетия, счел деяния Альфреда достойными того, чтобы воспеть их в стихах341; излагая кратко историю древних английских королей, он пропустил Альфреда, поскольку о нем (как и о некоторых других), нельзя рассказать коротко, ибо его заслуги слишком велики.

В этот период, ознаменовавшийся помимо прочего расцветом монастырей, имя Альфреда оказалось неразрывно

- 320 -

связанным с именами английских святых — Неота и Кутберта; труды короля переписывались и читались, соответственно, росла его слава писателя и творца законов, и смутные предания, сохранявшиеся в устной традиции, обретали законченную литературную форму в составе монастырских хроник, житий и проповедей.

Наиболее известная из этих легендарных историй, созданных воображением народа, — это история «об Альфреде и лепешках». Она впервые появляется в Анналах монастыря святого Неота и трех житиях этого английского святого; два из них написаны на латинском, а третье, представлявшее собой проповедь для дня святого Неота, — на древнеанглийском языке. Все три жития, в той форме, в какой они до нас дошли, относятся к XII веку, но в них, по всей вероятности, содержится материал более древних памятников; не исключено, что они восходят к неким источникам X века, вобравшим в себя раннюю устную традицию342.