Алла Амуон Ра

Заприметила староста среди них старого друга закадычного, Радагостя с крыльями дивными белоснежными, воздух вихрями разметающими. И тот неузнаваемым не остался – подлетел, приобнял друзей. Сбросили воины арканы свои невидимые с монстров летающих и в дозоре стоять остались, пока Радогость полетел с гостями в Царь-Град.

– Уж рассвет последнего дня ознаменовали, а Илья так и не объявился. Ни слуху ни духу… Без него тяжко будет всем миром выстоять. Только он умел к каждому сердцу ключик найти, чтобы Русский дух поднялся, коли Земле угроза выросла, – невесело рассказывал Радагость последние новости, поглядывая на свирепые лица птицеглавов, горделивую девицу простоволосую в порванном платье да довольные лица друзей Павлины и Данилы, что светились в ранних лучах Солара просыпающегося.

– Ничего, друг, прорвемся. Не в первый раз сквозь тернии к звездам… – и приложила палец к губам хитрая староста, внутренним словом прося не расспрашивать покамест. Блеснули пониманием глаза Радагостя, что вмиг повеселел и убыстрил лет своих белоснежных крыльев.

***

Кто в Царь-Граде хоть раз побывал, тот никогда не забывал чувства этого трепетного – сердце живое Земли Русской увидеть. И каждый раз возвращаясь, вновь трепет чувствовал, который по-особенному волновал и ласкал. В унисон начиналось сердцебиение с городом – гордостью за размах построения, за величавость архитектуры, за красоту необыкновенную, за гармоничность и силу, что от столицы исходила. А все потому, что живое и неживое здесь божественным окутано было, великим пращуром восстановлено из пепла войны, облагорожено по золотому сечению и благословлено на жизнь бесконечную во благо всех и каждого. И видели Павлина Куприяновна с Данилом Александровичем, что не сказки это ходили про мощь величавую Царя Великорусского, который содержал великое царство по-хозяйски хорошо, всему уделяя должный разум, благодаря чему цвели и расцветали райские кущи плодовыми волшебными дарами, разнося по миру и округе аромат благоденствия. Мир в душе наступал, а ум радости и надежде предавался легко.

Но подлетая, заметили, как из-за туч, набегающих издали, по небу дозоры витязей да панов стоят, наготове мечи и волшебные флейты держа. У ворот в град расставлены дружины сатиров с семирами в зерцалах блестящих, в любой час вражеский удар готовые отразить. А из-за горизонта виднелось марево костров магических визирей с риками, чарующие любого чужака и в дым его развевающих. И сама река мировая РА, что иноземцы Вольгой звали, а кто Гангом на свой лад – кровь царственная земли русской, благодатно омывающая провинции до самых до океанов, и та на дыбы встала, черной жижей бурля.

И воздух будто остекленел в ожидании, походя на купол кристаллический дворца царского, через который светилось-переливалось самое главное святилище руссов: Священная Роща Древлеправославия – зодиак-библиотека древ волшебных, чудом восстановленная после захвата почти семьсот лет тому назад.

***

Ястребов гигантских да девицу чудную бесстыжую хотели в острог отвезти для разъяснения, однако под честное слово Павлины Куприяновны да с согласия Радогостя, ратника-ангела дружины царской, повели через сады райские к самому властителю. Ибо важная новость имелась у четы Курдюмовых-Тихомировых о нахождении славного богатыря Ильи Муромца.

И не верилось глазам, как под куполом переливчатым радужными мотивами разрослось древо чудесное, на котором все Ивакино с Вечкановым уместить можно было, а у подножия притулились цветы необыкновенные, оживая при встрече гостей, колоколами колыша в приветствии. Не поспевали восхищаться флорой и фауной, не успевали рты открывать от великолепия дворца-сада царского, который неожиданно звуками да шелестами переполнялся, и плыло перед лицом все радугой: близкое далеким казалось, а далекое совсем рядышком. Волшебство куролесило повсюду! И хотелось до всего дотронуться, отведать, поласкать, надивиться. Да беда толкала вперед идти…

Через время неведомое остановился Радогость у корня преогромного, на котором, пожалуй, терем уместиться мог, и сказал:

– Теперь, Павлинушка, на тебя одна надежда… Обратись к царю, и хоть разум его многогранный по свету бродит, услышит твои слова непременно… А мы тебя здесь подождем.

***