Алтарь Отечества. Альманах. Том I

Однако их радость оказалась преждевременной. Наступление немцев продолжалось. Особую силу оно приняло на правом фланге, где находился батальон Фролова. Здесь немецкие танки и пехота прорвали оборону и обошли роту Камскова с тыла. Камсков быстро перераспределил силы роты, чтобы обеспечить круговую оборону. Он приказал командирам двух орудий ПТО бить по немецким танкам, а своим бойцам – усилить огонь по сопровождавшей их пехоте. И, хотя островок нашей обороны, занимаемой ротой Камскова, был невелик, её огонь по наступающему противнику оказался достаточно эффективным.

Камсков хорошо понимал, что своим упорным сопротивлением рота оттягивает на себя часть сил противника, приближая наступление момента, когда другие подразделения полка смогут нанести контрудар. Так оно и вышло. Располагавшийся на правом фланге городка батальон Решетникова и находившийся ближе к центру городка батальон Захарова прочно удерживали свои позиции и успешно отбивали атаки врага, а затем, по приказу замкомполка Ищенко, нанесли контрудар, который и завершил исход затянувшегося боя. Немцы были окончательно выбиты из городка, а наша оборона – полностью восстановлена.

В госпитале

Когда бой с немцами подходил к концу Камсков был тяжело ранен. Он вместе с автоматчиками отбивал атаку противника. Осколками разорвавшегося немецкого снаряда ему перебило предплечье левой руки, и она повисла на тонких сухожилиях как плеть. Санинструктор роты автоматчиков Луткова, распоров рукав полушубка, перевязала Камскову руку и хотела отправить его на носилках в ППМ. Но он отказался, сказав, что дойдет сам…

Камскова привезли на санитарной машине из ППМ в медсанбат и немедленно направили в операционную. Хирург, старший лейтенант Роздин, которому предстояло оперировать Камскова, был ему знаком. Внимательно осмотрев раны на освобождённой от бинтов руке Камскова, Роздин сказал:

– Ранение у вас тяжелое. Осколками перебиты плечевая кость и нервы, также повреждены лучевая кость и сухожилия. Считайте, что родились под счастливой звездой. Если бы не рука, осколки могли пробить грудь, попав сердце, и тогда не потребовалось бы уже ничего.

Не теряя времени, Роздин приступил к операции. На лицо Камскова легла повязка с наркозом. Он успел сосчитать до восьми, затем потерял сознание. Очнулся он уже в вагоне санитарного поезда и сразу же услышал равномерное постукивание колес на стыках рельсов. Камсков лежал на средней полке головой к проходу. Окна вагона были плотно зашторены, и сквозь них не пробивалось ни единого лучика света. По-видимому, была ночь. При тусклом свете фонарей «летучая мышь», горевших в начале прохода, Камсков скорее догадался, чем увидел, что весь вагон заполнен ранеными. Большинство из них спало, но было слышно, как некоторые стонали от боли и иногда просили: «Сестричка, воды».

В полумраке, царившем в вагоне, Камсков не мог разглядеть свою раненую руку. Теперь, после операции, она причиняла ему сильную боль. На ощупь он определил, что рука была согнута в локтевом суставе под прямым углом и забинтована вместе с наложенной на нее проволочной шиной. Чувствуя озноб, он здоровой рукой постарался подоткнуть под себя покрывавшее его одеяло, поправить наброшенную сверху шинель. И хотя у Камскова сильно кружилась голова, он думал о том, что впервые с того дня, когда он прибыл на передовую, ему придётся расстаться с боевыми товарищами и со своим полком, ставшим для него родным домом. Убаюканный равномерным стуком колес, он снова погрузился в глубокий сон.

На рассвете когда санитарный поезд прибыл в Ленинград, Камсков все ещё крепко спал. Он не проснулся и когда его на носилках перенесли в санитарную машину, и повезли на Мойку во второе хирургическое отделение эвакогоспиталя. И лишь и операционной, где Камскова раздели и разбинтовали руку, он очнулся. Около него хлопотали три женщины в белых халатах и повязках. Они усадили его на табурету операционного стола, и старшая из них, капитан медслужбы Коровина Валентина Ивановна, осмотрев руку, сказала:

– До пояса закуем вас вместе с раненой рукой в гипсовый панцирь, который будете носить, пока не срастутся кости руки. Передвигаться в таком панцире неудобно и тяжело. Но другого выхода нет.

Камсков впервые сидел перед женщинами в кальсонах и чувствовал себя неловко. Но, заметив, что они, занятые своим делом, не обращают на это внимание, он быстро освоился. Когда панцирь был готов, и женщины сняли со своих лиц стерильные повязки. Камсков ахнул от изумления. Рядом с Коровиной стояли Тася и Маша, сразу же узнавшие Камскова. Только теперь Камсков понял, что попал в госпиталь на Мойке, где они работали. И девушки, и Камсков были очень рады этой встрече. Тася и Маша отвели Камскова в офицерскую палату, уложили его в свободную койку и, пообещав в скором времени навестить, ушли в операционную. Камсков оглядел палату. Она была светлой и просторной. В ней разместилось двадцать человек.