Анна, Ханна и Юханна

Это было унизительно – вначале я боялась, что, когда у Арне будет плохое настроение, он станет вымещать свою злость на мне. Но он больше не злился, и я поняла, что теперь он знает свое место.

Я никогда так и не смогла до конца понять своего мужа.

В сентябре у меня снова случился выкидыш. Я не могу, не в состоянии об этом рассказывать.

О чем я хочу вспоминать – это о яблонях и о долгих морских прогулках. Это были чудесные прогулки. В лодке Арне становился взрослым – предусмотрительным и надежным. Мы плавали в Копенгаген, бродили по улочкам, паркам и осматривали достопримечательности.

* * *

Следующим летом мы поплыли на лодке до Осло-фьорда, повидаться с родственниками.

Все мое детство было пронизано фантазиями о тете, красавице Астрид. У меня сохранились очень смутные воспоминания о ней, она представлялась мне красивой бабочкой, захватывающе интересной и необыкновенной. Потом я стала читать ее письма. Все эти годы Ханна и Астрид регулярно переписывались. Письма Астрид были длинными, полными веселых шуток и необычных мыслей. Маме всегда было тяжело писать, поэтому ответы стала писать я. Астрид часто спрашивала о Рагнаре, и я красноречиво описывала его успехи в Гётеборге и счастливую жизнь с Лизой и двумя сыновьями.

Она отвечала, что никогда не сомневалась в нем и знала, что в жизни у него будет все хорошо, что он – любимец богов, которые всегда будут осыпать его своими дарами.

Мне очень нравились ее изумительные формулировки и легкий, летящий почерк.

Когда я написала ей, что собираюсь замуж, она прислала мне жемчужное ожерелье. Жемчуг был настоящий, хотя и искусственно выращенный, а ожерелье – таким длинным, что доставало мне до живота.

Должна честно признаться, что я писала тете Астрид больше, чем мне диктовала мама, а ей читала меньше, чем было написано в ответных письмах.

Хенриксен перевел свою торговлю в Осло, и, насколько мы понимали, дела у них шли хорошо и там. Итак, в тот рождественский день, когда Арне пришвартовал свою лодку к гостевой пристани норвежской столицы, я совсем упала духом:

– Я чувствую себя как нищая родственница из провинции.

– Чепуха. Если тебе так неприятно, то мы можем выпить кофе и уехать, но, может быть, ты для начала позвонишь?

Я позвонила, и нежный голос в трубке так меня обрадовал, что по спине пробежал холодок.

– Сейчас я приеду и заберу вас.

Астрид приехала в порт на своем автомобиле. Она осталась такой же красивой, какой я ее помнила и представляла в своих снах. Годы не оставили следов в ее облике, не изменился и ее нрав. Светлая ткань словно облачко окутывала стройную фигуру, а пахло от нее персиками – такими же, что росли у меня возле стены. Она крепко меня обняла, потом отстранилась, сложила на груди руки и воскликнула: «Боже, какой же хорошенькой ты стала, Юханна!» Потом она обняла Арне, который покраснел от восхищения и испуга и сказал:

– Господи, как же вы похожи.

– Мы разные, – рассмеялась Астрид. – Это всего лишь старая наследственность. У меня двойная доза, как у Рагнара, но по другой причине.

Мы ничего не поняли, а Астрид печально наклонила голову. Уголки ее рта опустились.

– Мои сыновья пошли в Хенриксена – такие уродцы. Знаете, я хочу посмотреть лодку.

Она легко, как мотылек, вспрыгнула на борт, восхищенно осмотрела судно и поцеловала Арне, когда он сказал ей, что сам построил лодку и отделал ее.

– Хенриксен тоже хочет купить парусную лодку, – сказала Астрид. – Когда он увидит твою лодку, просто с ума сойдет.

Она глотала гласные, говорила быстро, и я вдруг сообразила, что плохо понимаю по-норвежски. К этому языку надо было привыкнуть.

Обедали мы в их большой квартире. Мы с Астрид оживленно болтали, а мужчины обсуждали Гитлера. Я вдруг услышала, как Арне воскликнул:

– Это правда?

У Хенриксена были дела с немцами, и здесь мы впервые услышали разговоры о том, что в Германии исчезают евреи, а душевнобольных убивают.

Хенриксен был в этом твердо уверен. За столом повисла тишина. Было такое ощущение, что стало нечем дышать. Потом Астрид сказала:

– Через несколько лет нацистские сапоги будут маршировать по улице Карла-Юхана.

Это прозвучало мрачным пророчеством. Арне запротестовал:

– Англия этого никогда не допустит.

Хенриксен тяжело вздохнул и сказал:

– Астрид давно это говорит, но она плохая предсказательница.

Потом Хенриксен и Арне катались на лодке, но рыботорговец был слишком стар, неповоротлив, и учение давалось ему с большим трудом. Арне потом сказал, что морехода из него уже никогда не получится. Мы еще раз пообедали в изящно обставленной квартире, и я, встретившись со своими двоюродными братьями, впервые в жизни на самом деле ощутила себя бедной родственницей из провинции.

Самым важным из всего, что происходило в Осло, я считаю один долгий разговор с Астрид. Мы сидели втроем – Арне, Астрид и я – в кафе музея Усебергского корабля и говорили о моем отце. Астрид многое помнила о нем и многое рассказала:

– Он был из числа людей, которые довольствуются тем, что у них есть. Вы же знаете, что люди такого сорта никогда не выпячиваются.