Антибомба

– На японском острове Косима обитала колония диких обезьян, которых ученые кормили сладким картофелем – бататом, разбрасывая его по песку. Обезьянам нравился батат, но не нравился песок на нем. Однажды одна обезьяна обнаружила, что батат можно мыть, и научила этому трюку свою мать и других обезьян. А когда число научившихся мыть батат обезьян достигло ста одного, все обезьяны на близлежащих островах вдруг, без какого бы то ни было внешнего побуждения, тоже начали мыть картофель. Произошло это со всеми обезьянами Японии, даже в зоопарках.

– По-моему, это миф, уже давно развенчанный.

– Возможно, что и не миф. Я уверен, что есть эволюция идей. Когда они генерируются определенной частью популяции, то захватывают вскоре ее всю. Идеи витают в воздухе. Родившись, они уже не умирают.

– Может быть, и так. Но ты это к чему? – не понял Ломакин.

– К тому, что войны плаща и кинжала, танковые сражения и ковровые бомбардировки – это все хорошо. Но идеи куда сильнее брони. Борьба за умы важнее. Эсеры убили при терактах несколько десятков тысяч человек, их боялись так, что «Аль-Каида» отдыхает. А взяли верх при смуте большевики, которые обклеивали столбы газетой «Искра» и посылали агитаторов к рабочим. Большевики использовали ядерную силу пришедших вовремя идей, оседлали неисчерпаемую энергию будущего, которой открыли двери в настоящем. Они не знали о сто первой обезьяне, но знали, что из искры разгорится пламя.

– Особенно когда оно разгорается на складе пороха, – кивнул генерал.

– Весь мир сейчас – пороховая бочка. И ему нужна простая и понятная идея цивилизационного развития. Идея гармонии и перспективы. Хаос и стагнация и так постоянно рядом с нами. Вон Халифат – порождение хаоса и архаизации, ему не нужна ни первая, ни сто первая обезьяна. Ему нужно, чтобы не было вообще никаких идей. А новые идеи нужно взращивать, как цветы.

– Какие выводы?

– Мы до бесконечности и с переменным успехом будем биться с самыми разными демонами. Если только не зажжется солнце новой идеи.

– Новой идеи? – поморщился генерал. – Человек создал современную цивилизацию потому, что им двигали всего лишь вечные идеи доминирования и экспансии.

– А еще алчности, грабежа, – кивнул я. – Несомненно, эффективный инструмент. Но мы идем ввысь. У нас все гуще прорастают зерна гуманизма. Мы знаем, что экспансия может быть направлена на покорение иных планет, тайн материи. Что алчность бесплодна перед духом… Должна появиться и укрепиться идея, что мы можем быть другими.

– Было не раз. Один только эксперимент СССР чего стоит.

– Многого стоит, – кивнул я. – Ведь это была пусть не всегда эффективная альтернатива постоянному самоуничтожению, которым сегодня занят весь мир… А вот какая она будет, новая идея…

– Слушай, Сергей, у меня связи есть в Московском патриархате. Давай я тебя на учебу в семинарию отправлю. По окончании приход получишь. И будешь мозги прихожанам полоскать о милосердии. Дело хорошее, многие бывшие вояки там уже.

– Вы что, серьезно?

– Конечно, нет! – гаркнул генерал. – Ты прав. Ты совершенно прав. Где-то там вдали маячит светлый мир. Он будет. Когда-нибудь… Но мы не для него созданы. Мы созданы, чтобы не дать сегодняшнему миру сгореть в ядерной топке. И поэтому у тебя в руке меч, а не Библия. И, черт возьми, мы не дадим тут сгореть всему… И я хочу одного – чтобы ты и твои ребята осознавали, что за нами единственная правда и других нет. И что у нас нет иного варианта, как побеждать. Раз за разом. Из года в год…

Я кивнул.

– И не хочу больше видеть даже тень сомнения у тебя, – не на шутку завелся Ломакин. Я его серьезно задел своей пафосной речью.

– Не увидите, – кивнул я.

Этот резкий отпор меня почему-то успокоил. В ясной картине, которую нарисовал генерал, было что-то оптимистичное и важное.

– Ну вот и молодец. – Генерал поставил бокал на столик. – Из Марида и задержанных боевиков сейчас выжимают последнее. Наговорили много чего интересного.

– Нужно будет зачищать кого-то?

– Зачистим другими группами. Вы и так достаточно наследили.

– Не так уж и сильно, – виновато произнес я, понимая, что действовали мы для «перевертышей» чересчур открыто. Еще пара таких операций, и нас можно будет переводить на легальное положение, вручать наган в кобуре, форму с погонами и выпускать на улицу искать супостатов.

– Нормально наследили, – заверил генерал. – И подустали слегонца.

– Слегонца, – хмыкнул я.

– Так что тебе и твоим ребятам два месяца отпуска. Отдыхай, майор…

– Мне нужно солнце и море. На Мальдивы слетаю?

– Ух ты. Богато жить не запретишь.

– На свои гуляю. На честно награбленные…

Вот так, добросовестно исполняя пожелания начальства, я очутился на Мальдивах. Крошечный остров архипелага был уникален тем, что он всего лишь на метр возвышался над уровнем моря, так что хорошая волна могла его вполне накрыть. Там был всего лишь единственный отель с уставшим от большого мира десятком постояльцев, в основном англичан, и одним новорусским бизнесменом, представившимся Коляном и тут же предложившим мне нажраться так, чтобы всей немчуре завидно было.