Арабы и море. По страницам рукописей и книг

Судьбу мы постигли уже и познали:
В ней горе, а радость уносится вдаль;
И счастье, расцвесть не успев, увядает
Мгновенно – и следом приходит печаль.

За гробом в День Судный, в день гнева и страха.
Хотели бы мы, чтобы не было нас;
И здесь наш удел – это скорбь и страданья;
Грехи и утрата отрады для глаз.

О прошлом вздыхай, о грядущем заботься;
Печалься разбитым надеждам всегда
Так радость душе представляется звуком
Пустым, где от сущности нет и следа.

По афористичной отточенности мысли это стихотворение перекликается с благоухающими чистотой чувств ранней юности строками сицилийско-испанского поэта этой поры Ибн Хамдиса:

О муках любви я ей поведал; но, обратясь
К подругам, спросила их: «А муки любви сильны?»

(Перевод В.А. Эбермана)

или с появившимся еще в IX веке этюдом испанского поэта и дипломата Яхьи ал-Газаля:

«Люблю тебя», – она сказала;
«Ты лгунья! – ей ответил я. —
Кого слепая страсть связала;
Того обманет ложь твоя.

Велит мне ум седой и строгий
Не верить слову твоему:
Отшельник дряхлый и убогий
Уже не нужен никому;

Мне показалось – ты сказала
Пустым признанием твоим:
«Свободный ветер я связала;
И он остался недвижим;

Огонь несет с собою холод;
Пылая, движется вода.
Для шуток я уже немолод;
Я отшутился навсегда».

Но стремительно идут декады лет, и личные мотивы у поэтов арабской Испании, захлестываемой волнами реконкисты, все чаще вытесняются гражданскими. Уже Ибн Хазм был свидетелем падения династии кордовских Омейядов, а Ибн Хамдису довелось блистать в Севилье, занявшей место Кордовы в качестве центра арабско-испанской культуры. Падение обеих столиц в 1236 и 1248 годах оставляет в руках арабов только Гренаду, они сознают, что дни их власти на Пиренейском полуострове сочтены, и пессимизм все более охватывает произведения их поэзии. Апофеоз этих настроений – известная элегия Абу-л-Бака Салиха из Ронды, созданная в том же XIII столетии:

…Спроси Валенсию, что Мурсия сегодня?
Где Шатива? Куда исчез Хаэн?.

Здесь, на крайнем западе мусульманского мира, начинался великий торговый путь на Восток. У его истоков, на острове Мальорка, обосновались еврейские купцы, которые продавали Европе золото, купленное у североафриканских арабов. Последние приобретали его у туземных племен нынешней Гвинеи, являясь, таким образом, посредниками между Западной Африкой и европейскими потребителями. Впоследствии, в XV веке, эта роль перешла к португальцам. Несомненно, что еврейские и арабские купцы Западного Средиземноморья участвовали и в торговле с Востоком, маршруты которой проходили через их постоянньге резиденции. Из торговых городов арабской Испании, Франции и Южной Италии путь шел по Средиземному морю и в его восточной части разделялся на две ветви. Одна шла на Антиохию, а оттуда, через Сирию и Евфрат, в Багдад. Другая устремлялась к Александрии, затем к Фараме; здесь купцы пересекали Суэцкий перешеек и продолжали морское путешествие от Кулзума через Джедду до Адена. В первые века ислама, особенно после победы Аббасидов и основания Багдада, предпочитался первый маршрут, и тогда связующим звеном между Западом и Востоком был Ирак, центральная область аббасидского халифата. В Х веке, когда распад централизованного арабского государства заходит уже далеко и политическая обстановка, прежде всего в Двуречье, становится неустойчивой, выдвигается вперед дорога на Аден, включающая в орбиту своего влияния фатимидский Египет с его относительной стабилизацией управления. Развитие египетской внешней торговли снова повышает роль Джедды, однако лишь технически: здесь восточные товары, предназначенные для Египта, перегружались с океанских судов на местные. Несколько большее значение мекканская гавань получила в XV веке, когда через нее проходили операции египетского купеческого дома Каримитов по торговле с Дальним Востоком.