Аракчеев: Свидетельства современников

По переправе через Волхов нас повели в штаб полка, где в это время был и граф Аракчеев. С любопытством смотрели мы по сторонам и под ноги: улицы — шоссе, везде все чисто, дома новые и опрятные; вот нам встречаются солдат и баба, или баба или солдат с замечательно суровым выражением лица. Отчего же они так нахмурены? Верно, думаем, они еще не привыкли к новому порядку, неохотно расстаются с прежним своим бытом, а может быть, им в поселении и не совсем хорошо[388].

В полковом штабе мы увидели прежде всего командира полка, полковника фон Фрикена. «А! это Военно-учительский институт! Здорово, ребята! Сию минуту будет граф!» Экзерциргауз, в котором мы ожидали графа Аракчеева, немало удивлял нас своею обширностию, особенно шириною и узловатым механизмом потолка. Вот и граф Аракчеев, про которого в Петербурге носились недобрые слухи, хотя, правду сказать, видев его там только два раза, я ничего не мог заметить недоброго. «Здорово, ребята! Что, устали? Отвести их в госпитальный флигель и накормить».

Нас поместили в госпитальном корпусе. <…> В тот же самый день, когда мы прибыли, явились кровати, столы, стулья, тюфяки, подушки и тонкое постельное белье, какое дай Бог иметь и в дворянских заведениях. Вскоре привезли из Петербурга кадетские сукна, темно-зеленое и серое, отличный холст и сапожный товар. Граф Аракчеев прежде все это осмотрел сам, а потом уже приказал одеть нас по образцу, им утвержденному. В неделю нас одели и обули просторно и щегольски. Наша щеголеватость была в диковинку и нам и поселянам, за что мы и прослыли между ними аракчеевскими кадетами. <…>

Рекрутская школа. Как только нас перерядили, тотчас отдали под команду старого, но бравого унтер-офицера для обучения рекрутской школе. В этом занятии мы проводили часа два и столько же времени после обеда. Обучение фронту шло самым терпеливым способом — без брани, без угроз и побоев, что нас удивляло: мы видели кругом, как мало было известно человеколюбие в поселениях. Граф Аракчеев не имел привычки откладывать что-либо вдаль: бывало, прикажет, даст необходимое время на исполнение, да тотчас сам же и поверит. Так и наше обучение фронту не ускользнуло от его внимания. Лишь только мы преодолели трудности движения тихим и скорым шагом, как граф приказал посылать нас каждый день к разводу. <…> Нельзя забыть суеты и хлопотливости, снисходительности и терпения приставленного к нам в руководители по церемониальному маршу адъютанта графа Аракчеева: то он выравнивал нас на марше, то приказывал переменить ногу, то направлял шаг наш под такт музыки, и, несмотря на то, наш взвод прошел мимо графа как не надобно хуже. Однако граф поблагодарил: «Спасибо, ребята!» — «Рады стараться, ваше сиятельство!» <…>

Начало работ. «Выходи на двор! стройся в две шеренги!» Вместо бравого унтер-офицера глазам нашим представился плешивый инвалид, в оборванной шинели, с различными орудиями уличной опрятности. Что бы это значило? Смотрю, одному дают лопату, другому скребок, этим носилки, мне метлу. «Направо! Марш!» В тонкой новой шинели, а на плече грязная метла… что-то непонятно! да и за что такая немилость, когда, по-видимому, граф к нам очень благоволит? Вот и место работ. Чтобы наш плешивый надзиратель не имел повода быть нами недовольным и чтобы показать, что из наших рук не вываливается дело, ловко и проворно принялись мы за работу. Дня в три обчистили, обскребли, вымели и выровняли мы все улицы, бульвары, площадки внутри и вне штаба полка. Работа и ничего бы, да крепко надоедали нам молодые поселянки своими насмешками: «Смотрите, смотрите! вон аракчеевские кадеты скребут улицы». Бывало, погрозишь им лопатою или метлою, и опять за дело. <…>

Граф Аракчеев к воспитанникам института был очень ласков: со многими разговаривал, спрашивая, какого класса, чему обучались и хорошо ли у него в поселении. Не забуду одного случая. Я, с кем-то втроем, стоял у булки часового, и все мы смотрели на учение кадровых баталионов. К нам подошел граф Аракчеев. Как теперь вижу: на нем был старенький артиллерийский сюртук, а поверх сюртука полусуконная серая куртка; на голове клеенчатый картуз (в таком наряде он обыкновенно ходил по работам). Спросив, какого мы класса и которые по успехам в науках ученики, он стал всматриваться и вслушиваться. Кто-то из обучающих, как нарочно, бранился. «Слышите? он бранится, а все по-пустому; вот я прежде был очень жесток, а теперь я только строг» Потом, дав наставления относительно хладнокровия, ушел на кирпичный завод. Любимою мыслию графа Аракчеева, которую он горячо преследовал в поселении, было согласование фронтовой службы с земледельческими работами и с некоторою степенью образования. Мысль несбыточная при средствах, пущенных в ход графом Аракчеевым. Нельзя любить того, что навязывается под страхом.