Архивы Дрездена: Грязная игра. Правила чародейства

Удар вышиб воздух из моих легких, и на мгновение я утратил способность дышать – к счастью. Насекомые вцепились в меня – тараканы, жуки, какие-то ползучие твари, названия которых я не знал, – и, словно направляемые злой волей, устремились по шее к моему носу, рту и ушам.

Несколько проникло в мой рот, прежде чем я успел захлопнуть его и прикрыть нос и губы ладонью. Я раскусил их зубами, а они мерзко хрустели и на вкус напоминали кровь. Прочие нацелились на мои глаза и уши, заползли под одежду, чтобы впиться в кожу.

Я продержался секунд двадцать, стряхивая их с головы, придушенно дыша сквозь неплотно сжатые пальцы, но потом насекомые все-таки пробрались мне в рот, почти одновременно набились в глаза и уши, и я взвыл от ужаса. Все тело пылало от укусов, а твари вгрызались, и вгрызались, и вгрызались, и последним, что увидели мои слезящиеся глаза, было тело Тессы, опадающее, словно проколотый воздушный шарик, из которого продолжал изливаться рой насекомых, и мне хватило ужасной секунды, чтобы понять, что она проникла в кладовую Аида.

Затем под напором паники мои мысленные антиболевые щиты зашатались, от боли я рухнул на колени и по бедра погрузился в тысячи сосредоточенных злобных крошечных ртов.

В отчаянии я опустил руки, чтобы достать ключ от терновых наручников, поскольку без магии меня ждала самая отвратительная смерть из всех, что я мог себе представить, но ладони будто охватило пламя, и я не мог отыскать проклятые наручники и скважины в них под слоями шевелящихся паразитов, которые словно намеренно мешали мне их найти.

Несколько секунд спустя насекомые забили мои ноздри и начали обкусывать губы, и мне пришлось закрыть глаза, чтобы не лишиться зрения, а они все равно жевали мои веки и вырывали ресницы.

Меня обучали ментальным техникам, которые большинство людей не в силах постичь, не то что повторить. Я, не дрогнув, встречал ужасы сходного масштаба. Но не такие. Я проиграл.

Мысли исчезли. Боль хлынула сквозь щиты. Ужас и желание жить затопили сознание, слепой инстинкт взял верх. Я бился, и полз, и дергался, пытаясь выбраться из роя, но с тем же успехом мог бы не шевелиться, и в конечном итоге нехватка воздуха заставила меня лечь на бок и свернуться в клубок, просто пытаясь защитить глаза, нос и рот. Мир стал черно-красным.

В моих ушах звучали голоса. Тысячи шипящих голосов, нашептывавших непристойные, жуткие вещи, порочные тайны, ядовитую ложь и кошмарную правду на полусотне языков, хором. Эти голоса стучали по моей голове, словно ледорубы, дырявя мысли, дырявя эмоции, и я ничего, ничего не мог сделать, чтобы остановить их. Я чувствовал, как внутри растет крик, который вырвется через мой рот, и его наполнят крошечные кровожадные тела, но мне нечего было им противопоставить.

А потом широкая ладонь легла мне на голову, и низкий голос прогремел:

– Lava quod est sordium![14]

Свет проник сквозь мои сомкнутые веки, сквозь покрывшие их слои насекомых, пелена жара потекла с руки, лежавшей на моей макушке. Жар тек не медленно и не быстро, обжигающий, словно кипяток, и там, где он касался моей кожи, насекомые мгновенно исчезали.

Открыв глаза, я увидел стоящего на коленях Майкла, в левой руке он держал Амораккиус, правой касался моей головы. Его глаза были закрыты, губы шевелились, с них срывался непрерывный поток ритуальной латыни.

Мое тело охватил чистый белый огонь, и я вспомнил, что уже видел нечто подобное, – когда вампиры попытались схватить Майкла, много лун назад, их опалило то же пламя. Свет окружил меня, рой рассыпался, верхние слои насекомых опадали, а более медленные нижние сгорали. Было больно – но эта боль казалась жесткой, очищающей, честной. Огонь омыл меня, а когда погас, я освободился. Насекомые копошились на стенах хранилища, спеша к крошечным вентиляционным отверстиям.

Задыхаясь, я поднял глаза на Майкла и опустил голову. Боль и страх еще держали меня, и я не мог заставить себя пошевелиться. Я лежал и трясся.

Рука Майкла переместилась с моей головы на плечо, и он пробормотал:

– Господь воинств небесных, пребудь с этим добрым человеком и дай ему сил.

Я не почувствовал ничего сверхъестественного. Никакой волны магии или энергии, никаких вспышек света. Только уверенная, спокойная мощь Майкла и искренняя вера в его голосе.

Майкл все еще считал меня добрым человеком.

Я стиснул зубы, подавляя всхлипывающий крик, который по-прежнему рвался наружу, и оттолкнул воспоминания о тихих, ужасных словах, – очевидно, это был голос Имариэля. Я заставил себя дышать ровно, несмотря на боль и жжение на коже и в легких, несмотря на жгучие слезы и крошечные капельки крови в глазах. И я снова поставил щиты, отгоняя боль на безопасное расстояние. Они были не такими прочными и сильнее протекали, но я справился.

Затем я посмотрел на Майкла и кивнул.

Он ответил мне быстрой, свирепой улыбкой, поднялся и протянул руку.