Атолл

— Ты не изменишь своего решения?

— Нет, не бойся.

Она вышла из церкви, и мысль о том, что она долго не сможет посещать ее, делала ее несчастной. Но Матаоа и это предусмотрел.

— Пойдем, я тебе покажу одну вещь.

Она пошла за ним к лодке. Раздвинув пальмовые ветки на носу лодки, он вытащил тщательно завернутую в набедренную повязку статуэтку святой девы.

— Я построю тебе часовню, только для тебя одной, и ты сможешь молиться.

Лицо Моеаты просияло от любви и признательности, но кто-то направлялся к ним, и они разошлись.

Легкий шум… Она? Нет, собака. Она узнала Матаоа и потерлась о его ноги. Если бы это был Маори! Может, взять пса с собой? Нет, нельзя. Это соседская собака, нельзя увезти ее без разрешения. Снова шум, шуршание легких шагов по пальмовым веткам. Матаоа узнал Моеату по силуэту. Пришла! Он забрал у нее свертки и присоединил к тем, что уже были аккуратно сложены на корме и прикрыты пальмовыми ветками. Только бы собака не залаяла! Но Матаоа приласкал ее, и она не издала ни звука, пока они спускали лодку на воду. Одно весло Матаоа протянул Моеате. Она села впереди. Небо было усеяно звездами. Беглецы скользили в тишине по неподвижной воде. Слышен был лишь всплеск весел. Матаоа казалось, что до него доносится стук сердца любимой. А может, это билось его собственное сердце. Ведь теперь их сердца слились воедино!

На рассвете беглецы были на месте. В этой части атолл делился на многочисленные островки, разделенные неглубокими каналами, которые заполнялись водой только во время приливов. Островок, выбранный Матаоа, был опоясан белым песком, по которому сновали крабы. Матаоа и Моеата высадились, разгрузили лодку, оттащили ее подальше и укрыли от посторонних взглядов в густой кокосовой роще. Роща давала приют многочисленным морским птицам. Песчаный пляж завершался широким рифом, открытым всем ветрам. Волны с шумом разбивались о риф, круто обрывающийся в безграничный океан.

Моеата развела огонь и приготовила чай. Она подала Матаоа чашку и по выражению его лица старалась понять, по вкусу ли ему напиток, не слишком ли он крепкий или, наоборот, слабый, достаточно ли сахару, в меру ли он горячий. Она не поднесла свою чашку ко рту, пока не убедилась, что все в порядке.

Потом они начали сооружать хижину. Из свежих пальмовых ветвей Моеата плела стены по указанному Матаоа размеру, а он вбивал в землю ветви аито с заостренными концами.

В полдень она сварила рис, часть которого оставила на ужин. Они съели его с мякотью кокоса, сдобрив кушанье кокосовым молоком. Затем вновь взялись за работу. До наступления ночи они успели возвести стены хижины. Завтра они укрепят ее, настелют крышу и закончат внутреннюю отделку. Эту ночь они проведут на полу, на циновке.

По мере того как день клонился к вечеру, Моеата становилась все серьезнее и молчаливее, и Матаоа ощутил, что ее тревога передается и ему. Они не осмеливались взглянуть друг на друга. Поели и попили, не произнеся ни слова. Он поднялся, чтобы постелить циновку на полу хижины. Когда он вернулся, Моеаты не было. Он знал, что она молится где-то невдалеке, но не видел ее. Он подложил веток в огонь и смотрел на пламя. Скоро Матаоа услышал шаги девушки, но поднял глаза, лишь когда она подошла совсем близко. Никогда их взгляды не были так красноречивы. Они принадлежали друг другу. Он поднялся, взял пылающую руку Моеаты и увлек девушку в хижину.

* * *

Дни текли, как в волшебном сне, не было мгновения, чтобы Моеата и Матаоа не занимались каким-нибудь делом, кроме тех часов, когда солнце стояло в зените. Тогда они отдыхали в прохладной хижине, спали, беседовали или любили друг друга, как в ночные часы.

Они подробно изучили свои владения. Свежую хрустящую сердцевину молодых кокосовых пальм можно было употреблять в пищу. Островок был изрыт норами кавеу, и с наступлением ночи Матаоа охотился на них, если это можно было назвать охотой. Он просто подстерегал и захватывал одного или двух кавеу, прежде чем те успевали спрятаться в свои убежища. На ужин подавались то зажаренные на раскаленных углях кавеу, то собранные на рифе оура. Здесь же водились и ракообразные помельче, без усиков, чье мясо оказалось более нежным и изысканным, чем у оура. Их можно было собирать, как камни.

На самом островке в расщелинах камней, где образовались наносы с сильным специфическим запахом, росли высокие панданусы. Моеата срезала и складывала листья пандануса, чтобы плести из них циновки. На берегах островка гнездились птицы. Когда Моеата собирала яйца, всегда находилась упрямая самка, которая истошно вопила и била клювом, отказываясь от подачек.

На скале, нависшей над морем, сидела пара фрегатов. Заметив с высоты своего полета в море рыбу, фрегаты складывали свои большие черные крылья и стремительно, камнем, кидались вниз на добычу.

Маленькая птичка с ярким сверкающим оперением позволяла сажать себя на ладонь, гладить ее перышки. При этом она слегка склоняла маленькую головку. Она часто прилетала к хижине и порхала вокруг нее.