Август

Торговля! На кой ему сдалась её торговля! Он давно уже от этого отошёл, он стал рабочим, его большие руки покрылись мозолями. А ты, Поулине, молчи! Он собирается на днях побывать у Ездры, чтобы узнать, не сгодится ли он ему как подсобник для строительных работ. Чтоб раздобыть денег на обратную дорогу...

— Ты опять хочешь уехать?! — вскричала Поулине.

— А что мне здесь делать? Впрочем, тебе этого не понять.

Йоаким молчал. Поулине тоже молчала, поджав губы; она подумала про Августа: надо бы попросить у него совета, когда он вернётся, он всегда умеет найти выход. А здесь сидит Йоаким, родной брат и вдобавок староста и всякое такое, но он не ударил кулаком по столу и не попытался укротить этого бродягу. Зачем старшему брату снова понадобилось в Америку? Неужто его не укатали двадцать лет, проведённые на чужбине? А Йоаким знай себе сидит за столом, просто каменный человек, совсем бессердечный по отношению к брату.

Несколько позже в тот же день Эдеварт решил сходить к Ездре в Новый Двор.

Йоаким спросил его:

— Ты что, всерьёз решил подрядиться к Ездре?

Эдеварт утвердительно кивнул в том смысле, что хочет попробовать.

Йоаким:

— Мне было бы куда приятней, если б ты вёл себя как нормальный человек и не покидал нас, не успев ещё толком приехать. Ведь тебя не было здесь целых двадцать лет.

— Ерунду говоришь! — перебил его Эдеварт. — Разве я не пробыл здесь целых пять недель? Прикажете мне на всю жизнь застрять здесь и сидеть сложа руки?

В разговор вступает Поулине, на сей раз она не щадит старшего брата, и слова её полны горечи:

— В общем ты слышал, как обстоят дела и что я не могу больше справляться со всем, но тебе, я смотрю, всё равно. Давай, начинай бродяжничать снова. Когда-нибудь ты добродяжничаешься. Если бы мы захотели всё бросить и закрыть лавку, наш старый дом опустел бы. Тебе, конечно, до этого дела нет, но если бы отец с матерью это увидели...

— Тебе этого не понять, — говорит Эдеварт и уходит...

Чего уж тут не понять, они сразу всё прекрасно поняли, это Лувисе Магрете желает вернуться обратно, и чем скорей, тем лучше. Но ей и в Америке нигде не будет хорошо, она и там мечется в постоянном беспокойстве от одного города к другому, бросает своё маленькое хозяйство с той же лёгкостью, с какой завязывает ботинки, и переезжает в очередной город, отнюдь не собираясь остаться там на всю жизнь. Но конечно, при всём при том Поллен это не место для неё, Поллен даже не маленький город, он хуже чем ферма, здесь на ужин подают кашу, а она никак не может привыкнуть к porridge, как она называет это кушанье, её прямо всю передёргивает, она отвыкла от каши и почти не прикасается к ней. Словом, нечего удивляться, что она так отощала от полленской еды, что она подурнела и у неё стала серая кожа.

Йоаким:

— А что, если мы дадим ему возможность заработать у Ездры только на один билет?

Брат и сестра одновременно опустили глаза.

Вернувшийся домой американец осел в Новом Дворе. Он работал в усадьбе, в поле и в лесу. Один Бог знает, сколько он получал за свою работу, поскольку Ездра отнюдь не славился щедростью, но Эдеварт, верно, и не запрашивал много. Свояки хорошо ладили друг с другом, Эдеварт тянул на себе хозяйский воз всё равно как лошадь, был терпелив и всегда готов помочь детям. Там было трое малышей, трое постарше, а вдобавок двое взрослых, которые жили в Тронхейме, словом, Ездра и Осия наплодили всего восемь детей, и один Бог знал, когда они собираются остановиться. Вот почему Ездре и требовалось так много земли для такого количества ртов.

А Эдеварт был устроен так, что он не слишком хорошо работал на земле, слишком размашисто, что ли. Ездра делал всё аккуратно и, можно сказать, бережливо. Он собирал торф, он заботливо боронил, рачительно обходился с кормом, подбирал колоски, а Эдеварт действовал быстро и размашисто, словом, вёл себя на американский манер, работал рывком, бушевал, Ездре даже приходилось его урезонивать: полегче, полегче, Эдеварт, если ты и впредь будешь так лютовать, то не оставишь мне ни кола ни двора. Это почему же? — спрашивал Эдеварт. А сам то загонит лошадь, то сломает утварь, то оставит по краю поля множество огрехов, то навалит слишком много хвороста на хлипкие санки, то ударит топором по камню...

Эдеварт с улыбкой признавал все свои прегрешения. Он привык загонять топор в землю. У них на ферме ни камней, ни песка не было, а топор от этого только становился острее. Но уж на будущее он постарается, чтобы это больше не повторялось. С ним было приятно иметь дело, он вкалывал, находясь в услужении у человека, который был много моложе его; Ездра в своё время служил у него на шхуне юнгой при камбузе, а теперь этот юнга, этот подмастерье сам заделался хозяином.