Австрийские интерьеры

— Тебе не кажется, будто за стеной что-то есть?

Я стою на своем:

— Не кажется.

— Тогда постучи-ка по ней.

Я стучу: звук глухой, словно за стеной пустота. Тетя Эльза вынимает парочку кирпичей из якобы замурованного камина и говорит с улыбкой:

— А погляди-ка теперь!

В камине стоят серебряные подсвечники, шкатулки, кувшины и блюда.

— Здесь я храню серебро, — говорит тетя Эльза. — Но показала я его только тебе. Никто об этом не знает и ты никому не должен рассказывать.

Разве не умней было бы продать это серебро, или хотя бы посеребренное олово с тем, чтобы сыновьям Иво и Зорану больше не пришлось носить одно зимнее пальто на двоих, постоянно из-за него ссорясь, чтобы наконец самую малость разжиться деньгами, чтобы заделать трещины в стенах, замуровав там клопов, а на сдачу можно было бы приобрести в комиссионке кровать для малышки Малы. Разумеется, я проболтался, но Капитанша задала тете Эльзе соответствующий вопрос в совершенно невинной форме:

— А не имеет ли смысла собрать для ваших сыновей по «чемодану беженца»? Разумеется, вещей из него трогать пока не нужно, но новый костюм, шесть новых сорочек, плащ, нижнее белье и все прочее надо туда сложить. Ведь как знать, не понадобится ли Иво и Зорану этот чемодан уже завтра?

Но тетя Эльза продолжает упорствовать в своей тайне!

Конечно, истинное положение вещей ей вполне мог бы обрисовать Эрвин Регельсбергер, и это наверняка привело бы к мгновенной утилизации ее серебра, но он не имеет права. В ближайший визит в генеральное консульство Капитанша застает его бледным и подавленным. Не поднимаясь из-за письменного стола, он тихо цедит ей сквозь зубы:

— Мне не удалось оставить ваше дело у себя в столе. Все так называемые «сомнительные» дела у меня отобрали, больше я ничем не могу вам помочь. «Суровый господин» из Берлина, которого здесь ждали, прибыл — он и забрал ваше дело! — И далее в официальном тоне он добавляет. — Пройдите к новому уполномоченному в комнату № 7!

Капитанша снова взяла меня с собою, и в комнате № 7 мне предоставляют отдельное кресло, рядом с креслом, в которое садится она. Из-за письменного стола взирает на нас обоих новый уполномоченный. Я понимаю, что сейчас произойдет нечто важное и решающее, — и все же в памяти у меня остается, в первую очередь, небесно-голубой китель господина уполномоченного, из ткани которого то там, то здесь торчит седая шерстинка похожая на человеческий волос. Диалог, состоявшийся между новым уполномоченным и Капитаншей, — короткий и деловой, — приходится восстановить для любопытных по воспоминаниям Капитанши или Эрвина Регельсбергера (которому она в тот же день пересказала все слово в слово, правда, вне стен генерального консульства). Мне же, восседающему в канцелярском кресле, кажется, будто типично прусским голосом разговаривает сам изумительный небесно-голубой китель с седыми волосиками, а вовсе не человек, который в него одет.

— Где ваш муж?

— Он меня оставил, — говорит Капитанша.

— И где же он находится?

— Это мне неизвестно.

— Ну, так и что же вы, немецкая женщина, здесь делаете?

Все эти вопросы и ответы заранее, из соображений безопасности и на всякий случай, отрепетированы в разговорах с Регельсбергером и братом Капитана. Однако четкий прусский голос, исходящий из небесно-голубого кителя, не задает больше никаких вопросов, а напротив, разражается монологом: место каждого немца сейчас — в пределах рейха, каждой немецкой женщине также надлежит вернуться в рейх, чтобы исполнить свой долг, там ее ждет сам фюрер, там ее использует в час решающей битвы сам народ… Что касается точного часа, когда наш народ, задыхающийся от нехватки жизненного пространства, возьмет причитающееся ему на Востоке, то определение этого часа — дело фюрера, которому До поры до времени нужен надежный тыл в схватке с Западом, которая вот-вот закончится нашей победой… А остающаяся еще нейтральной страна вроде здешней — это самое неподходящее, самое подозрительное место жительства для представителя или представительницы борющегося немецкого народа… Кроме того, каждый немец, остающийся сейчас за пределами Великой Германии, не имея на то жизненно важной причины, скоро будет объявлен государственным изменником, это уж как пить дать, и это вы как немецкая женщина наверняка понимаете, — говорит безукоризненный голос из небесно-голубого шерстяного кителя…