Б/У или любовь сумасшедших

— Пшеница, может быть, действительно из Канады. Специальные твердые сорта. А если серьезно… В Америке есть все. Демократия, свобода, бедность, хороший воздух, бесплатные музеи, промышленность и сельское хозяйство, любовь к ближнему, ненависть… Чего нам не хватает? Нам не хватает истории. Зачем она нам нужна? Мы тоскуем по истории. В отличие от вас. Сегодня у вас соревнуются, кто еще найдет в истории то, чему можно ужаснуться. А мы строим готические соборы и замки в стиле короля Виллема, в Сан-Франциско на месте сгоревшего квартала строят еще более «старый». Ты же видела эти новенькие, с иголочки, викторианские декорации. Мы сидим в декорациях датской деревни семнадцатого века, а рядом вылизанная, без пятнышка на фасаде, миссия первых испанцев на этой земле. Мы гордимся даже деревом, на котором вешали индейцев. Ты рассказывала, как удивилась, увидев вагон, в котором сохранилась надпись «для черных», и дерево на пляже в Кармеле с табличкой-просьбой не повредить ему. Трамваи во Фриско двигаются медленно, улицы гудят, стрелочники орудуют ломами, билет дорогой, на такси дешевле — если вдвоем, а ездят этими допотопными трамваями…

Что это — декорация? Дурь, любовь к игре или важная потребность нации? В Европе истории больше, можно что-то и потерять. А у нас история короткая, поэтому мы боимся потерять из нее хоть что-нибудь. В Капитолии рядом и генерал Ли, и генерал Грант. Это история, и они в ней были рядом.

История — это опыт нации, от которого нельзя отказываться ни в каких его частях и частностях.

У вас целые поколения воспитаны на усеченной истории. История — иллюстрация победивших доктрин. История берется как подтверждение права на победу. А здесь — история без победителей. Потому что, начиная с дерева и кончая вагонами для черных, — нет победителей. Победила нация. Не индейцы, не негры. После пожаров шестидесятых годов в Вашингтоне — это не победа негров, это победа нации. Победа принадлежит всем без победителей. Вот дорога номер один, которой ты приехала ко мне. Первая дорога в истории Америки. Она не заросла, она остается на том же месте. Ее восстанавливают после обвалов, хотя она не функциональна, по ней ехать в два раза дольше, есть пятая, сто первая, но первая останется первой навсегда. Ей не присваиваются новые имена. Делано Рузвельт, Франклин Рузвельт, Кеннеди — но всегда дорога номер один.

Уважение к истории включает в практику исторический опыт — это дорога номер один, церквушки в центре Манхэттена и Сан-Франциско. Эти постоянные напоминания нужны для того, чтобы человек был самим собой. А ваша история, прости, — это все время не быть самим собой. Сначала немцами, потом французами, потом американцами, опять немцами, опять американцами. Не пора ли стать самими собой?

Для этого надо посмотреть на свою историю, не отрекаясь, не переписывая, не превращая в иллюстрацию, подтверждающую право победителей.

Общее место: только в своей самобытности мы представляем ценность для общечеловеческой культуры.

Мы самодовольны, конечно, но это самодовольство от участия в общечеловеческом деле. А вы хлопочете о человечестве, — не надо.

Ты увидишь американские университеты. Можно нажать кнопку и узнать все: новости сенегальской литературы, смутное время в России и как звали детей Харальда Хардрады. Кстати, его дочь Гита была женой Владимира Мономаха и матерью основателя Москвы. Забыл его имя. Длинные руки, как у меня.

— Господи! Какой ты образованный, откуда? Когда ты успел? Ведь ты же воевал, был рабочим, потом по три часа в день играл в бейсбол, мыл столы в студенческом кафе, зарабатывая на учебу, мотался по вечеринкам…

— Ты знаешь, — он смотрел на нее как бы издалека, откинувшись вместе со стулом назад. Только сейчас Ирина поняла, что он сел спиной к свету, скрывая усталость бессонной ночи, — ты знаешь, я нахватаюсь всякой чепухи еще больше. У меня теперь будет уйма свободного времени.

— Можно я останусь с тобой?

— Исключено.

— Я буду хорошей женой. Я люблю тебя, Джерри.

— Я тоже люблю тебя, но никому не дано бывшее сделать небывшим. Я больше чем люблю тебя, я — твой друг. Сегодня, если ты готова, мы расстанемся. Если нет — можешь пожить здесь сколько захочешь. Не проблема. Но это не будет означать, что мы не расстались. Я дам тебе адреса хороших людей. Они помогут тебе. Я дам тебе кредит-карт, у тебя будут деньги.

— Не надо, — быстро сказала Ирина.

— Что не надо?

— Деньги не надо.

— Вот как? — Он не скрыл удивления. — Ладно. Посмотри Раллей, это Северная Каролина, может быть, найдешь там работу. Если нет — поезжай в Питтсбург. Вот адреса и телефоны. Прощай.

Он положил на стол две визитные карточки, встал.

— God bless уоу^[32], — сказал он и обнял ее с такой страстью отчаяния, что она медленно, словно растекаясь, стала опускаться вниз.

Он усадил ее в кресло.

Первый раз в жизни она, кажется, потеряла сознание.

Когда открыла глаза — увидела дворик, залитый солнцем, кадки с розами. Над лучшим в Америке пирожным вились пчелы, самые алчные безнадежно увязли в сбитых сливках.