Башня одиночества

— Ты можешь дышать, крышка негерметична, но если попытаешься ее приподнять, сработает курок ружья, нацеленного в грудь твоему хозяину. Сумеете уцелеть до моего возвращения — я отпущу вас на свободу. Свое обещание не нарушу. У меня, как и у всех людей, есть определенные моральные принципы.

Послышались удаляющиеся шаги, а потом приказ, уже с далекого расстояния:

— Вы, двое, останетесь у входа, чтобы никто не мог застать вас врасплох.

Но и в кромешной темноте своей могилы эль-Кассем не утратил ясности мысли. Он ощупал пальцами каждый миллиметр огромного саркофага, а потом принялся обыскивать труп. Араб хорошо знал привычки бедуинов Ближнего Востока и, нащупав в толстом поясе острый клинок, облегченно вздохнул: в худшем случае он сможет вскрыть себе вены.

Снаружи послышался тихий голос Десмонда Гаррета, говорившего по-французски:

— У тебя нет выбора, эль-Кассем. Мы дождемся ночи, а потом ты поднимешь крышку и выберешься. Все произойдет мгновенно, я не почувствую боли, а ты сумеешь бежать в темноте и в случае неудачи погибнешь от пули. Если же сумеешь спастись, доберешься до Филиппа и поможешь ему довести до конца нашу миссию. Сделай, как я тебе говорю: нельзя выдержать этот кошмар, сохранив рассудок.

Голос эль-Кассема звучал глухо:

— Не беспокойся, эль-сиди. Я нашел кинжал, а этот саркофаг сделан из песчаника. Через пару дней я выберусь, а ты старайся побороть голод и жажду. Предупреди меня, если кто-нибудь появится, и я прекращу свою работу.

Через некоторое время Десмонд Гаррет услышал, как кинжал скребет стенку саркофага.

— Но это нелепо, — проговорил он. — Ты не справишься. У тебя вскоре иссякнут силы. Подожди до вечера, а потом, когда я тебе скажу, подними крышку, и покончим с этим.

— Нет, — упрямо ответил эль-Кассем, — я справлюсь. А если у меня иссякнут силы… тут есть мясо.

Гаррет умолк: он знал его достаточно хорошо и понял, что араб не шутит. Какое-то время он слушал скрежет ножа, а потом снова заговорил:

— Если ты действительно так решил, следуй моим указаниям, и тогда дотянешься того места, где привязана веревка. Доберись до правого нижнего угла — получилось? Теперь поднимись на пядь выше, а потом перемести лезвие на пядь назад вдоль правой стенки и долби там. Веревка крепится в рогатине, воткнутой в землю как раз на этой высоте. Тебе достаточно чуть-чуть высунуться, чтобы перерезать ее.

— Я понял, эль-сиди. Борись, и мы выберемся.

Вскоре Гаррет снова услышал скрежет ножа по камню — монотонный, настойчивый звук. Время от времени эль-Кассем позволял себе короткий отдых и снова принимался за работу.

Так прошли первый день и первая ночь. Гаррет, без пищи и воды, привязанный к скале за запястья и щиколотки, обессилел, измученный жаждой. Но непрекращающийся звук ножа, скребущего стенку гроба, хоть и ставший слабее, придавал ему энергии.

Он не представлял, как этот человек, двадцать четыре часа пролежавший взаперти с трупом в столь тесном пространстве, еще не умер от клаустрофобии и ужаса. Где он берет силы, чтобы продолжать свою работу? Периоды напряженного труда постепенно уменьшались, и росли промежутки тишины, тревожные, поскольку из саркофага не доносилось ни единого звука, а Гаррет не осмеливался заговорить. Быть может, эль-Кассем спал в эти бесконечные минуты молчания? Какие кошмары блуждали в его сознании? Какие муки он испытывал?

Снаружи слышался смех их тюремщиков, в ожидании хозяина игравших в нарды.

Он поклялся, что найдет Сельзника и заставит его заплатить за столь ужасные страдания.

На рассвете третьего дня после долгого безмолвия Десмонд Гаррет, уже почти в бреду от голода и усталости, услышал едва различимый стук камешка, упавшего на землю с высоты в несколько сантиметров. В предрассветной тишине этот слабый, сухой звук показался ему раскатом грома. Он невольно посмотрел в сторону шума, и сердце подпрыгнуло у него в груди. Стенка саркофага начала крошиться как раз в том месте, которое он указал эль-Кассему.

— Ты справился, — сказал он. — Слышишь, эль-Кассем? Ты справился!

— Я знаю, — донесся голос. — Я вижу свет. Сколько сейчас времени?

— Утро третьего дня.

— Третьего? Проклятие! Я рассчитывал, что это вечер второго.

— Не падай духом, увеличь отверстие, чтобы просунуть туда кулак.

Потребовалось еще четыре часа терпеливой работы, прежде чем эль-Кассем мог просунуть кулак в дыру, проделанную им в стенке саркофага. И Гаррет начал направлять его движения в сторону веревки. Но нож почти стерся от длительного трения о песчаник, лезвие превратилось в жалкий обломок. Нажимая слабо, эль-Кассем не мог перерезать веревку, если же надавливал сильнее, создавалась опасность привести в движение курок и спровоцировать выстрел.

Тогда эль-Кассем решил заточить остаток лезвия и еще полчаса водил им по стенке саркофага. Наконец он снова начал терпеливо перерезать веревку, останавливаясь, когда Гаррет предупреждал, что ружье вот-вот выстрелит.