Башня у моря

«Дорогой Патрик, – писал в скором ответе Дерри, – я понять не могу, почему ты желаешь обречь меня на судьбу, которая хуже смерти (снова стать соседом Максвелла Драммонда), но поскольку я, да поможет мне Бог, не чужой в этом краю света и поскольку я чертовски устал работать за гроши как собака во влажных, темных палатах, да к тому же в данный момент по самые уши наелся этой жизни (отчего, черт побери, ты не можешь приехать домой, чтобы мы тут хорошо провели время?)… Впрочем, не буду перечислять все мои скорби и скажу: да, я согласен принять твое несчастное предложение, если ты будешь платить мне сотню фунтов в месяц (человек не может вести сколь-нибудь приличную жизнь, если зарабатывает меньше чем тысячу в год) и дашь мне доверенность, чтобы я мог управлять твоими делами надлежащим образом. Ты слишком доверился этому шотландскому ублюдку Макгоуану, и я не удивлюсь, если он грабит тебя где только может. Ты посмотри, как он сдал в аренду прежний участок моего отца этому дьяволу Драммонду за двадцать фунтов в год! Я прекрасно помню, что твой отец хотел сдавать Драммонду землю за символические деньги, так куда, по-твоему, могли уйти эти двадцать фунтов? Уж не в карман твоего отца, можешь не сомневаться. Эти шотландцы – они все на один лад. Им невыносимо видеть, как деньги уходят мимо их носа – их деньги или чьи-то еще. Чертовы черные протестанты – все они.

Бог ты мой, как забавно будет вернуться в Клонарин и снова начать дискутировать о преимуществах безбрачия с отцом Доналом. Не забудь сразу написать своим лондонским адвокатам, чтобы они как можно скорее выслали мне доверенность, и тогда я буду заботиться о Кашельмаре как о своей собственности. Твой и проч. Дерри.

P. S. Хорошие новости о Кларе. Ты не знаешь, какой у нее годовой доход? Полагаю, она вольна поступать с ним по своему усмотрению после замужества. Возможно, если все пойдет хорошо, то Рождество я проведу в Клонах-корте! Ты уверен, что не сможешь приехать и присоединиться к нам?»

Но домой я не поехал. Я остался в Америке с Сарой и Дерри увидел только спустя много месяцев.

4

В ту ночь мне снилась Сара. Мне снилось, что она скачет по дороге на Клонарин – по дороге, которая идет вдоль берега озера среди желтизны дрока. Она скакала на белой лошади, в черном ездовом костюме, в левой руке держала длинный изгибающийся хлыст. Сара медленно двигалась мимо обнесенных стеной полей на склоне холма над ней, но, доехав до разрушенной хижины, которая когда-то была домом Дерри, свернула с дороги и направила лошадь по пустой тропинке к двери.

Дерри вышел к ней навстречу из развалин, приветственно протягивая к ней руки.

Я, как и всегда, смотрел в знакомую трещину в крошащейся каменной кладке стены и видел, что она замерла лицом к нему среди сорняков, которые давно уже пробились сквозь земляной пол.

Сара отложила свой хлыст. Дерри помог ей раздеться, но под ездовым костюмом на ней не оказалось ничего, кроме блестящей нижней шелковой юбки с тонким корсажем. Дерри принялся стаскивать с нее юбку; он загораживал Сару, и потому я не мог видеть ее, не мог разглядеть ее лица – только его спину. Но по тому, как он торопливо, раздраженно стаскивал с себя одежду, я понимал – он возбужден. Он сдернул с себя рубашку. Я увидел знакомую длинную линию его шеи и сразу же, когда Дерри стянул с себя исподнее, заметил, как мышцы его ног мерцают в свете, отраженном сильной мускулатурой его бедер.

Он начал целовать ее. Потом уложил на землю, и земляной пол вдруг превратился в сверкающее клеверное поле, а сверху с жаркого неба заструились горячие солнечные лучи. Его руки ощупывали ее. Потом его тело с силой вдавилось в ее, и наконец до меня стало даже доноситься ее учащенное хрипловатое дыхание. Я видел, как все шире открывается ее рот, как дугой выгибается спина, а потом земля вдруг разверзлась, и я стал падать в бездонную пропасть.

Я проснулся.

Проснулся так резко, что поначалу даже не мог понять, где я, кто я и что, черт побери, делаю. Секунду спустя, осознав, что спал, смог благодарно уронить голову назад на подушки, но сердце у меня колотилось как бешеное, и весь я вымок, словно утонувшая собака. Я тут же зажег свечу и протер себя губкой, намочив ее водой из кувшина. Руки у меня дрожали, я думал: что за ужасный, ужасный сон. Пожалел, что у меня нет стаканчика потина, чтобы прогнать это воспоминание из головы.

Но это был всего лишь сон, и когда я проснулся утром, то даже улыбнулся его нелепости и подумал: да с какого черта я так расстроился. Сны никогда ничего не означают, сегодня это всем известно, а я точно не был суеверен, чтобы вообразить, будто этот сон что-то предвещает. Задним умом понимаю: самое неприятное для меня в нем было то, что я почти не помню действий Сары, только Дерри, но сны всегда до нелепости иррациональны.

Я решительно выкинул все мысли о сне из головы и с облегчением отправился к Саре, которая, как обычно, рассуждала о нашей далекой свадьбе.

– Папа говорит, – мечтательно заметила она, – что он устроит мне лучшую свадьбу, какую можно устроить за деньги.