Бег по краю

За этими думами Катя не заметила, как лабиринт из проржавевших автомобилей закончился, и парочка, огибая высотку слева, углубилась в ущелье между полуразрушенными зданиями. Им несказанно повезло. Они оказались на поверхности в тот спокойный промежуток времени, когда самые удачливые ночные животные, наевшись, убрались в свои логова, а дневные еще сладостно потягивались в «постельках», размышляя над тем, повезет ли им с охотой сегодня или нет. Беда в том, что ни Федор, ну и, тем более, Катерина не были матерыми сталкерами, Шматков был на поверхности всего пару раз, а девушка не была вовсе, и они не представляли всей глубины своего везенья. Осторожно продвигаясь на почтительном расстоянии от стен, вздрагивая от каждого порыва ветра, который, завидным упорством завывал в каждом оконном провале, они медленно шли вперед и уже через десяток минут остановились в начале уходящей в сумрак, мощенной брусчаткой улицы. Тяжелые чугунные столбы с вычурным витым орнаментом, торчавшие прямо по центру, создавали какой-то неповторимый зловещий антураж.

– Вот, Арбат! – констатировал Федор и как бы в подтверждение своих слов указал на облупившуюся табличку.

Катерина с опаской заглянула за угол, оглядывая прямую длинную улицу.

– Там машин нет! – Катя настолько привыкла к запруженным дорогам, что вид абсолютно пустого прохода если и не пугал ее, то точно не внушал доверия.

– Ага, – парень кивнул. – Она пешеходная была. Мне мама рассказывала, по ней всегда очень много народа ходило. Художники рисовали, музыка играла, – Федор замолчал, вглядываясь вдаль, пытаясь представить себе радужные рассказы матери.

Улица на удивление хорошо сохранилась. Невысокие, почти не пострадавшие домики с кое-где уцелевшими стеклами в многочисленных кафе и магазинах на первых этажах пугали их. Двойственность ощущений и какая-то нереальность окружающего… Катя пыталась представить себе людей, прохаживающихся по мостовой, и у нее это не получалось. За каждым углом, в каждой причудливой тени за целой или разбитой витриной очередного магазина ей мерещились мутанты. Люди потеряли этот мир и поверхность, она уже упорно отстранялась от человека – отлучила его от себя за грехи. Да так, что даже в мыслях он не связывал себя с ней. Был чуждым наверху, лишним.

Целостность улицы была иллюзорной. Некогда ровная мостовая пошла волной, как застывшее море. Местами прямо по центру зияли провалы, от которых в разные стороны расходились огромные трещины, словно черные морские звезды устроились на поверхности бурлящей воды. Трещины доходили до домов, и те корежились от прикосновения этих щупалец: штукатурка осыпалась, обнажая кирпичную кладку и труху деревянных перекрытий, и дома словно пытались отстраниться, отодвинуться от этого всеразрушающего нечто, ползущего на них. И тишина… обволакивающая, как утренний туман. После первой сотни метров нервы путешественников были уже напряжены до предела. Ожидание опасности – хуже самой опасности.

Катя остановилась как вкопанная. То, что она издали приняла за развалины, оказалось аркой, а из этого сооружения выходил… человек. Нет, не выходил – ей только так показалось. Он стоял, ссутулившись, и с хитрым прищуром всматривался в случайных прохожих.

– Кто это? – голос ее непроизвольно задрожал. Понятно, что это человек, но почему он окаменел на этой улице? Чем-то это было похоже на статую, но ничего более жуткого она не видела. Зачем делать такие страшные памятники? Кому бы он мог принадлежать?..

– Не пугайся – это памятник.

– Я уже поняла. Вроде Чехова. – Катя непроизвольно поежилась. – Страшный он какой!

– Пойдем быстрее – немного осталось.

Катя, постоянно оглядываясь на сутулую фигуру, оставшуюся сзади, посеменила за Федором.

Пройдя больше половины намеченного по карте расстояния, Федор неожиданно остановился. Тревожно озираясь, он водил стволом автомата из стороны в сторону, не решаясь сделать хоть один шаг.

– Там что-то есть? – спросила девушка, напряжено вглядываясь в предрассветных сумерках в тянущуюся впереди улицу. Та же плитка на мостовой, изредка прорезанная небольшими трещинами, одинокие фонарные столбы и непонятная конструкция, напоминающая свинью с ее родной станции, но почему-то с рогами, стояла возле сохранившейся стеклянной витрины с ничего ей не говорившей надписью: «Му-му». Странные жили люди на поверхности – понаставили памятников неизвестно чему, да таких жутких, что к ним подойти невозможно. – Ну, что там?

– Да в том-то и дело, что ничего. Сколько прошли – и ничего! И тревожно на душе, как будто кто-то за тобой наблюдает. Большой и опасный… Пошли не спеша. – Они снова двинулись вперед, но, пройдя с десяток метров, Федор опять остановился. Впереди к голове памятника рогатой свинье прикреплялась еле заметная в сумраке тонкая струна, уходящая вперед и вверх. Включив фонарь, Шматков осветил перегораживающую всю улицу и совершенно невидимую в темноте сеть из таких же тонких, но прочных нитей. Они чуть не влетели в нее, усыпленные спокойствием и безопасностью улицы.