Белая горячка

Буало-Нарсежак Белая горячка

Двое под одной обложкой

Буало-Нарсежак появился на свет в 1952 году. Под двойной фамилией объединились два писателя, Пьер Буало (род. в 1906 г.) и Тома Нарсежак (род. в 1908 г.). К моменту заключения союза оба автора уже пользовались определенной известностью, получив каждый в свое время "Гран-при за приключенческий роман". Но, как отмечают критики, да и сами писатели, Буало и Нарсежак – это одно, а Буало-Нарсежак – нечто другое.

Один из соавторов, Буало, так говорит о зарождении этого сотрудничества: "Именно потому, что мы абсолютно несхожи (в привычках, вкусах, характерах, складе ума), Нарсежак, который сразу же почувствовал это различие, и предложил мне писать вдвоем. Его идея была оригинальна и вместе с тем чрезвычайно проста: быть может, объединив два инструмента с различным тембром, удастся получить новое звучание?" "Мы совсем разные, – вторит ему Нарсежак. – Буало – парижанин, он любопытен, любит входить в контакт в людьми. Я же, провинциал, более замкнут. Он подбрасывает идеи, "закручивает" интригу, я прорабатываю детали. А потом мы сплавляем все воедино". По мнению писателей, их произведения следует воспринимать не как детективы в обычном смысле этого слова, а как образчики запутанных, "невозможных" на первый взгляд ситуаций, разобраться в подоплеке которых читателю предлагается вместе с заблудившимся в дебрях загадок (в действительности – изощренных, коварных ловушек) главным героем. "В наших книгах психология, моральный климат, чувства занимают куда больше места, нежели кровь и насилие", – утверждают писатели. Критики отмечают, что Буало-Нарсежак создал в рамках детектива свое направление, одинаково далекое и от "романа-расследования" в духе Агаты Кристи, и от столь распространенного сейчас на Западе "черного романа", насыщенного жестокостью и насилием. Это направление окрестили "романом напряженного ожидания". Преступниками в книгах Буало-Нарсежака оказываются не традиционные "злодеи", профессиональные гангстеры и мошенники, а респектабельные с виду буржуа, типичные представители "сытой середины" общества потребления.

* * *

Постукивая молоточком по моим суставам, Клавьер приговаривал:

– Не блестяще, не блестяще...

Я глядел на его гладкий, сияющий череп. Полностью лишившийся в свои тридцать пять лет шевелюры, он походил на состарившегося ребенка. Обследовал он меня не торопясь, подобно механику, дотошно осматривающему потерпевший аварию автомобиль.

– Пьешь много?

– Когда как.

– А в среднем?

– Что ж... поутру – немного скотча, чтобы взбодриться. Потом иногда часов в десять, если устанешь. После завтрака – само собой. Ну а уж к вечеру...

– Студентом, если мне не изменяет память, ты был повоздержанней.

– Да. Я начал пить с тех пор, как сошелся с Марселиной. Уж скоро два года.

– Вытяни вперед руку, ладонь распрями.

Напрасны были мои усилия – пальцы дрожали.

– Ладно... Отдохни, расслабься.

– Вот расслабиться-то я и не могу, старина... Как раз потому я и пришел к тебе.

– Приляг.

Он стянул мне руку тугой черной повязкой, подкачал воздух резиновой грушей.

– Да-а, если с таким давлением будешь продолжать в том же духе, тебе крышка. Работы много?

– Хватает.

– А я думал, в строительном деле сейчас застой.

– Ты прав. Но приходится крутиться.

– Тебе надо отдохнуть. Хотя бы пару недель. И даже...

Он уселся на краешек стола и закурил сигарету.

– Полежать бы тебе в клинике.

Я попытался рассмеяться.

– Погоди... ведь мне еще черти по углам не мерещатся.

– Пока нет, но до этого недалеко. Посмотри, тебе даже рубашку застегнуть – и то проблема. Присядь-ка в кресло... Слушай, ты ее и в самом деле так любишь?

Вот он, вопрос, которого я опасался, – недаром я уже несколько месяцев задавал его самому себе. Клавьер сел за стол, и я вдруг почувствовал себя в роли обвиняемого.

– Ее я хорошо помню, – продолжал он. – Марселина Лефёр!.. Когда я уехал в Париж, она была на втором курсе юридического, верно?.. А разве вы не были уже тогда... м-м... вместе?

– Были.

– Тогда что же произошло?.. Поссорились?

– Она вышла замуж за Сен-Тьерри.

– Сен-Тьерри?.. Что-то я плохо его припоминаю... Хотя погоди, это был такой тощий верзила, изрядный сноб, он готовился поступать в Центральную[1]? Сынок фабриканта?

– Да... Завод шарикоподшипников в Тьере. У отца огромное владение неподалеку отсюда. Да ты, наверное, знаешь его... Почти сразу за Руайя, по левую сторону... Километра два дорога идет через парк...

– Мне придется осваиваться здесь заново, – сказал Клавьер. – Двенадцать лет в Париже – это немалый срок. Я уже не узнаю Клермон-Ферран. А почему она вышла за Сен-Тьерри?.. Из-за денег?

Меня мучила жажда.

– Видимо, да... Но тут все сложнее. Не знаю, помнишь ли ты... у нее был брат...

– Понятия не имел.

– Никчемный лоботряс... старше Марселины, а жил за ее счет. Это он побудил сестру к выгодному замужеству. Ну а Сен-Тьерри сделал этого прохвоста своим личным секретарем.

Теперь я ощущал непреодолимую потребность выговориться.