Белки в Центральном парке по понедельникам грустят

Родительская лавка «Золотая свинья» пользовалось прекрасной репутацией. Тромпе торговали мясными деликатесами, рубцом по-овернски, утиным, гусиным и прочими паштетами, муссом из куриной печенки, сосисками «Морто» и «Монбельяр», ветчиной сырой и варенной по-деревенски, и в студне, и приправленной петрушкой и перцем, и плоскими сосисками, и холодцом, и заливным, и белой, и черной кровяной колбасой, и салями, и мортаделлой, и великолепными фуа-гра под Рождество, и еще множеством разных кулинарных находок, которые готовил отец Денизы, облаченный в белоснежный фартук, а мать продавала в лавке — в розовом халате, который выгодно оттенял ее изумрудно-зеленые глаза, перламутровые зубки, золотистую кожу и медно-каштановые кудри, спадавшие на красивые округлые плечи. Покупатели-мужчины так и пожирали ее глазами, а женщинам она нравилась, потому что держалась скромно и не строила из себя Брижит Бардо.

В лавку Тромпе приезжали со всей округи. Отец, Гюстав, долго надеялся, что у него родится сын, наследник. Но в конце концов примирился с судьбой и перенес свои упования на дочь — маленькую Денизу. В школе она была на прекрасном счету. Гюстав тыкал пальцем в овернский герб на дверях своей лавки — в золотом поле красная хоругвь с зеленой каймой — и громогласно заявлял с гордостью, какой позавидовал бы его достойный предок Верцингеторикс: «Дениза продолжит мое дело, подыщем ей хорошего, работящего мужа из Клермон-Феррана, и они вместе будут управляться на славу». Он потирал руки, представляя, как будет обучать выводок внучат премудростям ремесла. Мадам Тромпе слушала мужа, кивая и разглаживая складки на розовом халате, а Дениза смотрела на родителей — добрых, суливших ей безмятежную, добродетельную и сытую будущность, — и была вполне счастлива.

После уроков, когда не было заданий, ей разрешали посидеть за кассой. Она стучала по клавишам, щелчком открывала ящик, четко объявляла покупателю, сколько с него, протягивала ручку за монетами и ассигнациями и аккуратно убирала их в кассу. На тринадцатилетие родители подарили ей золотой кулончик: ключ на длинной цепочке.

Дениза пошла не в красавицу мать, а скорее в отца, а тот был на вид куда невзрачнее: жидкие волосы, близко посаженные глаза, невысокий, пухленький. «Ну и ничего, дорогой, — говорила мать, — меньше соблазнов на ее долю! Ее мужу будет спокойнее, да и нам тоже».

Будущее сулило Тромпе радость и процветание, пока не пришел роковой день, когда разразился чудовищный скандал. Кто-то из конкурентов донес из зависти, что Гюстав покупает мясо из-под полы, без накладных. И как-то ранним утром, в феврале 1969 года, в лавку нагрянула финансовая инспекция. Гюстава забрали в участок. Он немедленно во всем сознался: да, смухлевал, да, поступил дурно, да, незаконно… Он не жулик по натуре, ну, хотел отложить в кубышку сотенку-другую, расширить торговлю для дочки и будущего зятя…

Скандал вышел знатный. Об этой истории написали все местные газеты.

О Тромпе пошли самые несуразные слухи. Поддельные накладные, денежные махинации — это-то, мол, ладно, говорили злые языки, но самого худшего в газетах не пишут! Тут сплетники переходили на шепот. Подпольная торговля мясом: а каким, собственно, мясом? Тромпе охоч до маленьких девочек, и эта грязная похоть влетает ему в копеечку. «Розовые балеты»[58], а там, глядишь, и до «голубых» недалеко!.. Подумать, а какие приличные, казалось, люди!.. Вот уж, вестимо, не все то золото, что блестит, и не всякий мясник в чистеньком фартуке — порядочный человек. Мадам Тромпе, ясное дело, закрывала на это глаза, чтобы вести торговлю, но теперь-то понятно, откуда у нее под глазами круги! Несчастная женщина по ночам рыдает до изнеможения! А муж, говорят, чуть ли не собственную дочку Денизу пытался продать развратникам. До чего только порок не дойдет!..

Тромпе обвинили во всех смертных грехах, оклеветали, облили ушатом помоев. Прекрасную лавку пришлось продать, чтобы уплатить штраф. Из преуспевающих коммерсантов Тромпе в считаные дни превратились в нищих. Они спешно покинули Сен-Жермен-ан-Ле и перебрались в Париж, на северную окраину города — в двадцатый округ.

Там они купили крошечную бакалейную лавку, из тех, которые держат арабы. Арабская бакалея! При одной мысли об этом мадам Тромпе роняла слезы. После благоденствия, элегантных покупателей, дорогих машин, которые выстраивались у порога в два ряда, после изобилия деликатесов в витрине — какой удар, какое бедствие! И где им теперь приходится жить? Весь район — сплошные женщины в арабских шлепанцах, сопливые дети, мужчины в балахонах, да и улица-то называется в честь какой-то занюханной алжирской деревушки — Пали-Као. Упирается в бульвар Бельвиль. Метро «Короны».

Денизе было тогда четырнадцать. Как-то вечером по дороге домой она швырнула кулончик-ключ в канаву.