Бесценный приз

Адам дернулся. Интересно, вспоминает ли сейчас Оливия собственного отца? Наверное, она очень страдает, увидев такое равнодушие во плоти. Перед ней человек, который привык думать только о себе. Ему безразлична судьба ребенка, в создании которого он принимал участие.

— Конечно, чувствую, — обиженно ответил Зеб. — Я не отказываюсь от материальной ответственности и считаю, что поступаю правильно по отношению к ребенку. Мне лучше не давать никому никаких надежд — я прекрасно понимаю, что я их не осуществлю. Мастерсоны, Оливия, не любят чувствовать себя связанными. — Он махнул рукой в сторону Адама. — Вот и Адам вам подтвердит.

Слова Зеба стали для Адама ударом в солнечное сплетение. Отец говорил чистую правду, о чем ему лучше не забывать.

— Итак… — Зеб поднял бокал и осушил его. — Еще вопросы есть? Мне заказать еще коктейль или я могу идти?

Адам покосился на Оливию; та покачала головой. Она побледнела, ссутулилась, и у него заныло сердце. Ему ужасно захотелось схватить Зеба и заставить извиниться перед Оливией за то, что он так мучает ее. Но все бесполезно. Так он просто отложит неизбежное. Зеб всегда уходит; так поступали все Мастерсоны.

— Идите, Зеб.

Адаму показалось, что ему на плечи свалилась огромная тяжесть; он смотрел, как Зеб встает. На миг отец замялся.

— Адам, я такой, какой есть. — Он обошел стол и неуклюже хлопнул Адама по плечу. — Увидимся… — Он кивком указал на дверь: — Пожалуйста, скажи своим друзьям, что вы меня отпускаете.

Адам обернулся и кивнул Сару, зная, что тот передаст сигнал Гэну. Тот, несомненно, прячется где-то неподалеку.

— Чао!

— Оливия… — Даже понимая, что не отвечает за Зеба, Адам чувствовал себя виноватым. — Извини.

Она глубоко вздохнула и покачала головой:

— Не извиняйся. Ведь не ты сейчас ушел. Мне просто не верится, что все уже закончилось… вот так. — Она взяла со стола бумажный зонтик, старательно закрыла его, разглаживая бумажные складки. — Я сама виновата. Надо было посильнее на него надавить. Задать больше вопросов. Больше рассказать о маме. Я должна была что-то сделать. Попросить тебя и Сару запереть его здесь. А я его отпустила.

— Ты ни в чем не виновата.

— Тебе легко говорить. Ведь это я все испортила.

— Ты ни при чем. Зеб всегда уходит.

Никто не знал этого лучше, чем Адам, и ему нужно было, чтобы Оливия ему поверила. И перестала винить во всем себя.

— О чем ты?

— Зеб тебя не обманул. Мастерсоны не любят чувствовать себя связанными. И никакие твои слова или поступки этого не изменят.

— Но ведь тебя он вырастил, — тихо сказала Оливия.

— Нехотя. — Внутри у него все сжалось. — Он все время норовил уклониться и отпускал меня при первой возможности.

— Не понимаю.

Адам провел ладонью по лицу, потер затылок; горечь воспоминаний пронзила его до глубины души. Воспоминаний, которыми он никогда ни с кем не делился. Но здесь и сейчас он не может позволить Оливии думать, будто она в чем-то виновата, и, поведи она себя иначе, Зеб принял бы другое решение. Он ради нее надеялся, что Зеб изменился. Нет, он надеялся ради себя самого! Надеялся, что, после того как он вырастил Адама, побыл отцом, он хоть немного понял, что такое ответственность за другого… Очевидно, его надежды оказались напрасными. Каким же он был идиотом!

— Мне исполнилось шестнадцать, и мы отмечали день моего рождения. — Адам вспомнил, как радовался вначале, ведь Зеб впервые решил отметить его день рождения. — Но оказалось, что мы отмечаем вовсе не день рождения…

— А что же?

— Это оказалась прощальная вечеринка. — Он и сейчас помнил руку Зеба у себя на плече, слышал его голос, хотя прошло двадцать лет.

«Ты уже большой и можешь за себя постоять».

«Зеб, я не понял. Что это значит?»

Зеб поднял бокал:

«Сынок, не стану тебе врать. Ребенок не вписывается в мой образ жизни. Я исполнил свой долг по отношению к тебе; пора пустить тебя в свободное плавание. — Он сильно хлопнул его по спине. — Но не волнуйся. Мы будем поддерживать отношения».

— Потом он сказал «Чао!», встал и ушел.

— Но… ведь это ужасно! — прошептала Оливия, когда Адам вкратце пересказал ей тот разговор.

— Зебу претила роль отца. Он взял меня к себе, потому что у него не оставалось другого выхода. Наверное, тогда он гордился собой. А после того, как он отбыл, так сказать, восьмилетний срок, он решил, что его долг выполнен.

— Ужасно! По-настоящему ужасно, Адам! — Она покачала головой. — Жаль, что ты не рассказал мне раньше.

— Я не хотел. Наши с Зебом отношения не должны были настраивать тебя против него. Может, будь я другим, у нас все пошло бы иначе. И потом, с тех пор прошло четырнадцать лет; он ведь мог и изменить свое отношение к жизни. — Дурацкое предположение! Мастерсоны, как тигры, не меняют своих пятен.

Оливия посмотрела на стол; потом вскинула голову. Ноздри у нее раздувались.

— Значит, ребенку будет лучше без такого отца! — Она покосилась на Адама. — Да и тебе тоже. Ты молодец. Зеб тебя бросил, но ты всего добился сам.

Как типично для Оливии! Несмотря на боль, она нашла время, чтобы подбодрить и утешить его. И самое меньшее, что он сейчас может, — ответить ей тем же. Ответить правду.