Без своего мнения. Как Google, Facebook, Amazon и Apple лишают вас индивидуальности

Призывая к размышлению и чтению, он имел в виду отнюдь не только одну из форм работы над собой. Они лежали в основании его философии политики, позже воплощенной в решении Верховного суда: «Конечная цель государства состоит в освобождении граждан с тем, чтобы они могли развивать свои способности». Он сформулировал современное понятие «неприкосновенности частной жизни» (“privacy”), с тем чтобы создать условия, в которых каждый мужчина и каждая женщина будут иметь возможность мыслить критически и независимо. Ученый-правовед Нил Ричардс называл теорию Брэндайса «неприкосновенностью частной интеллектуальной жизни»   и определял ее суть как «защиту от наблюдения или вмешательства, когда человек погружен в процесс создания новых идей». Необходимым условием общественных дебатов являются четко сформулированные частные мнения, а для этого, в свою очередь, требуется свобода экспериментировать и отбрасывать идеи, не опасаясь любопытных глаз. Если мы полагаем, что за нами следят, то с гораздо меньшей вероятностью позволим себе склоняться к мнению, требующему интеллектуальной смелости или выходящему за границу общественно приемлемых.

Не имея закрытого от посторонних взглядов пространства, где уму позволено думать свободно, разум умирает, и то же самое происходит с республикой.

Брэндайс писал: «Величайшая угроза свободе – пассивные люди».

Ход рассуждений Брэндайса строился на нескольких ключевых посылках, которые необходимо воскресить. Первой было критическое отношение к эффективности. Нет, Брэндайс не отвергал такого понятия. Он был преданным учеником Фредерика Тейлора, апостола научной организации труда, который с помощью секундомера и методов, основанных на сборе данных, заставлял заводы работать быстрее. Но в то же время он не хотел, чтобы в конце концов общество стало ценить эффективность превыше всего. Производить продукцию быстрее – это хорошо, но не ценой принесения самих себя в жертву. Он боялся соблазна пожертвовать свободой ради эффективности. Это авторитарное искушение: свобода представляется вполне умеренной платой за то, чтобы поезда ходили по расписанию. В более современном контексте то же самое может звучать так: если за бесплатную электронную почту нужно заплатить неприкосновенностью своей частной жизни – то оно того не стоит; доставка на следующий день – это удобно, но не тогда, когда оказывается, что при этом доминирует в ритейле единственная компания, которая и устанавливает рыночные цены как на труд, так и на товар.

Вторая предпосылка вытекает из первой. Основатели США предпочитали свободу эффективности, именно поэтому заложенная ими форма государственного управления не была слишком эффективной. Они экспериментировали, приводили в равновесие части государственной машины, умышленно замедляя работу создаваемого ими механизма. Брэндайс верил в важность баланса сил. Демократия задыхается, когда одна часть общества становится слишком большой и сильной. Он считал профсоюзы необходимыми, чтобы ограничивать власть корпораций. Он также верил, что монополия – настолько серьезная угроза республике, что государство имеет право решительно действовать против нее. Но главное, чего он боялся в современной жизни, – и этот страх нисколько не утратил актуальности, – была концентрация слишком большой экономической и политической власти в руках небольшого числа компаний. «Американскому народу столь же мало нужна олигархия в экономике, сколь и в политике», – писал он.

Не может быть сомнения насчет того, каково было бы мнение Брэндайса о Google, Facebook и Amazon, воплощающих все его страхи сразу. Это монополии, не встречающие в своей деятельности никаких ограничений, ни со стороны регулятора, ни с чьей-либо еще стороны. Их знамя – эффективность, и следят за нами они так досконально, как никто и никогда раньше не следил. Это посредники, заинтересованные только в своем проценте и не думающие о производителях, чей товар продают. Они определяют мышление граждан, фильтруя информацию, на основании которой те формируют политические мнения. Брэндайс помог установить нормы, определяющие современную жизнь Америки, а компании создали системы, подрывающие эти нормы самым прискорбным образом.

Когда во времена Брэндайса имело место что-то, требующее внимания регулятора, массам это было небезразлично.