Бездна

БЕЗДНА ПРАВДИВАЯ ИСТОРІЯ [1]

Посвящается Еленѣ Сергѣевнѣ Рахмановой.

Tempora quibus nec vitia nostra, nec remedia pati possumus.

Livius.

ПРОЛОГЪ

I

Предъ трономъ красоты тѣлесной

Святыхъ молитвъ не возжигай…

Н. Павловъ.

Глухой, словно осипшій отъ непогодъ и времени, колоколъ старинной каменной церкви села Буйносова, Юрьева-тожь, звонилъ ко всенощной. Въ воздухѣ начинало тянуть предвечернею свѣжестью на смѣну палившаго утромъ жара. Высоко подъ лазоревымъ небомъ рѣяли ласточки, бѣжали волокнисто-бѣлыя гряды веселыхъ лѣтнихъ облачковъ.

Церковь со своею полуобрушенною, какъ и сама она, оградой и пятью, шестью кругомъ нея старыми березами, Богъ вѣсть какимъ чудомъ уцѣлѣвшими отъ безпощаднаго мужицкаго топора, стояла особнякомъ у проѣзжей дороги, на половинѣ разстоянія между селомъ и усадьбой бывшихъ его господъ, принадлежавшихъ къ древнему, когда-то княжескому и боярскому роду Буйносовыхъ-Ростовскихъ. Когда-то верстъ на двадцать кругомъ сплошь раскидывались владѣнія этихъ господъ… Но времена тѣ были уже далеки…

Въ минуту, когда начинается нашъ разсказъ, у церковной ограды остановилась легонькая, на рессорахъ, телѣжка съ тройкой добрыхъ гнѣдыхъ лошадокъ въ наборной по-ямщицки сбруѣ. Молодой парень-кучеръ, стоя лицомъ къ кореннику, озабоченно и поспѣшно оправлялъ свернувшуюся на ѣздѣ нѣсколько на бокъ дугу. Чей-то запыленный, легкой лѣтней матеріи рагланъ лежалъ на обитомъ темно-зеленымъ трипомъ сидѣніи телѣжки.

— Что это, Григорія Павловича лошади? раздался за спиной кучера звучный гортанный голосъ молодой особы, медленно подходившей къ церкви со стороны пространнаго сада, за которымъ скрывалась усадьба.

Тотъ обернулся, узналъ знакомую «барышню», снялъ шляпу и поклонился:

— Точно такъ-съ, ихнія!

— Гдѣ же онъ?

— А сичасъ вотъ въ церковь прошли… ко всенощной стало-быть…

Какая-то странная усмѣшка пробѣжала по ея губамъ.

— Откуда ѣдете? коротко спросила она чрезъ мигъ.

— Изъ Всесвятскаго… Отъ генерала Троекурова, добавилъ онъ какъ бы уже съ важностью.

Она чуть-чуть усмѣхнулась еще разъ, вытащила изъ кармана юпки довольно объемистый кожаный портсигаръ, прошла за ограду и, замѣтивъ въ муравѣ растреснутую могильную плиту съ полустертыми слѣдами высѣченной надписи, усѣлась на ней, дымя закуренною тутъ же папироской.

Парень искоса повелъ на нее глазомъ и какъ бы одобрительно качнулъ головой. «Въ акуратѣ барышня!» говорило, казалось, его румяное, бойкое и самодовольное лицо.

«Барышня» была дѣйствительно очень красива въ своемъ простенькомъ, но изящно скроенномъ платьѣ изъ небѣленаго холста, убранномъ русскими кружевами съ ободочками узора изъ красныхъ нитовъ, подъ которымъ вырисовывались пышно развитыя формы высокаго дѣвственнаго стана, и въ соломенной шляпѣ à la bergère, утыканной кругомъ полевыми цвѣтами, только-что нарванными ею въ полѣ. Изъ-подъ шляпы выбивались густыя пряди темныхъ, живописно растрепавшихся волосъ кругомъ правильнаго, строго-овальнаго и блѣднаго лица. Надъ большими, цвѣта aquae marinae глазами рѣзко выдѣлялись отъ этой блѣдности кожи тонкія, какъ говорится, въ ниточку, дуги почти совершенно черныхъ бровей… «Берегись женщины блѣдной, черноволосой и голубоглазой», говорятъ въ Испаніи…

Она курила и ждала, упершись взглядомъ въ растворенную дверь храма, откуда доносилось до нея уныло торопливое шамканье стараго дьячка.

Такъ прошло съ четверть часа.

Но вотъ на проросшую травой каменную паперть вышелъ изъ церкви бѣлокурый, статный молодой человѣкъ лѣтъ тридцати съ чѣмъ-то, съ пушистою свѣтлою бородкой и миловиднымъ выраженіемъ свѣжаго и нѣжнаго какъ у женщины лица. Онъ сразу замѣтилъ дѣвушку и, съ мгновенно засіявшимъ пламенемъ въ глазахъ, поспѣшно сбѣжалъ со ступенекъ къ ней.

— Что-жь это вы до богомольства уже дошли? съ какою-то холодною ѣдкостью насмѣшки спросила она его первымъ словомъ, не трогаясь съ мѣста.

Онъ покраснѣлъ, не находя отвѣта, смущенный не то вопросомъ, не то радостною неожиданностью встрѣчи съ нею.

— Да-съ, вотъ проѣзжали, зашли, возразилъ за него грубоватымъ тономъ вышедшій вслѣдъ за молодымъ человѣкомъ толстякъ среднихъ лѣтъ, въ черепаховыхъ очкахъ и просторномъ люстриновомъ пальто, — не мѣшало бы и вамъ, полагаю, зайти лобикъ перекрестить: завтра большой праздникъ, второй Спасъ…

— Ахъ, докторъ, это вы! перебила она его съ пренебрежительнымъ движеніемъ губъ, въ отвѣтъ на его замѣчаніе:- Вы къ намъ? Сестра посылала въ вамъ сегодня нарочно…

— Да-съ; посмотримъ вотъ да него, посмотримъ… Новые симптомы какіе-нибудь замѣтили?

— Все то же!… Возбужденъ очень былъ вчера вечеромъ, ночью никому спать не далъ…

Толстякъ скорчилъ гримасу:

— Ну, и требовалъ?..

— Само собою!

— И дали?… Сколько?

— Не знаю, спросите сестру… Я въ это не вмѣшиваюсь, — гадко! воскликнула она вдругъ съ отвращеніемъ, подымаясь со своей плиты и направляясь за ограду.