Безумие ли?

Большая ясность мысли вернулась через два дня после ранения. Он находился в больнице, к нему были приставлены полицейские. И тут он осознал, что все это неспроста. Все знаки, все предчувствия наконец сложились воедино. Полицейские и были теми «темными силами». Это они хотели его убить, «но у них не вышло, доктор!». Их штаб располагался в больнице. Через ноутбук была возможность следить за всем, что происходило в городе и, как паук раскинул свою паутину, так и они оплели своими порочными сетями все. И чтобы избавиться от него, раз не получилось пристрелить, они отправили его в «психушку». Закончив, А. выжидающе посмотрел мне в глаза. Он хотел понять, не являюсь ли я частью заговора. Я отреагировал на это вопросом о том, видит ли он опасность для себя, находясь здесь, и зачем вообще «темным силам» хотеть ему навредить. Видимо, что-то для себя он решил, так как спустя минуту несколько расслабился и сказал, что он «еще не уверен, все ли в отделении помогают этим «силам», но добавил, что мне он «доверяет».

Когда пациент вышел, я откинулся на кресле и посмотрел за окно. Дождь, моросящий этим утром, собирался в ручейки под окном и исчезал в травяных зарослях. Нечто подобное, вероятно, было и с А. Разрозненные, несвязные мысли стойко складывались в единую картину его паранойи и скрывали его разум в полуосознанных подозрениях и страхах. И единственное, на что он теперь мог полагаться, это на свои интуитивные ощущения, которые возникали при встрече с другими людьми.

Я был на перепутье. Входить в его доверие, тонко намекать, что я не причастен к заговору, или, по крайней мере, не знаю о нем, – все это поможет поддержать его состояние, убедить его принимать лечение. Если он не откажется от лекарств, а через некоторое время они должны ему помочь. Но это мне казалось манипуляцией, отчасти обманом и, самое главное, лицемерием, ведь я выступал в роли защитника РЕАЛЬНОСТИ, так отчего же мне было потворствовать ее искажению? И вместе с этим, еще многое было не известно в деталях произошедшего срыва и, конечно, пока я наблюдал только синдром, параноидный синдром, который может быть в структуре нескольких заболеваний, какое из них передо мной я тоже еще не знал.

Решив пока сосредоточиться на первой неизвестной части, я задумал поговорить со всеми родственниками, что присутствовали в том инциденте, и перечитать полицейский рапорт, приложенный к истории болезни. Итак, в то утро А. был погружен в свои мысли. Он мало разговаривал и часто оглядывался, пока они ехали за город. По приезду был неусидчив, нигде не находил себе места. Несмотря на просьбы отложить растопку бани, слова, что еще рано начинать, и приглашение к общему столу, все равно решил ее затопить. Вернулся из бани в дом он уже другим. Глаза смотрели, словно никого не узнавая, движения были порывистыми. Начал говорить о какой-то опасности и звать с собой жену и ребенка. Брат жены, пытавшийся его успокоить, стал в его глазах агрессором, и они начали бороться. Оттолкнув шурина, А. выбежал во двор, схватил топор и заперся в бане. Теща вызвала полицию, а жена позвонила его родителям.

Приехали они почти одновременно. Первым делом полицейские вывели всех из дома, поэтому как развивались события дальше, родственники жены уже не знали. Это было в 14.50, а в 15.20 раздались выстрелы. Кроме полицейских в доме были родители пациента. Они рассказали, что он их едва узнавал, что из-за закрытой двери кричал им про угрозу, по то, что его хотят убить, и молил привести к нему ребенка и жену. Когда же они отчаялись и отошли от бани, он вышел.

Лицо загнанного зверя, глаза цепляют только оружие полицейских, он никого не узнает. В правой руке за рукоять А. волочил топор. Разъяренным берсерком надвигался он на людей: трех сотрудников полиции, отца и мать. Ему кричали, делали предупредительные выстрелы в воздух. А он продолжал идти. Наотмашь он успел резануть отца по спине, тогда же и получил ранение в бедро. Это словно его отрезвило – бросив топор, он спрятался за разделочным столом около бани, перевязал ремнем бедро, но тут его уже схватили. Отца он поранил, к счастью, не сильно, а сам попал в отделение хирургии. В наших последующих беседах он вспомнил события лишь отчасти. Очень близко к сердцу воспринял ранение отца, и это стало ниточкой, которая помогла вести его к осознанию своей болезни.

Несколько дней он плохо спал, было видно, что он разрывался между верой в свое преследование и непониманием, как он мог навредить отцу. Он искал подтверждения. Я попросил приехать жену и отца, и они рассказали то же, что говорили мне. На его глаза в тот момент навернулись слезы. «Доктор, что со мной было, зачем я это делал?».