Библия ядоносного дерева

Лия кивнула, продолжая смотреть на гигантские жакаранды, затенявшие улицу. Они роняли свои огромные лиловые цветы, как женщины роняют носовой платок, желая привлечь к себе внимание. Я закурила очередную сигарету. Надеялась, что двух пачек «Лаки страйкс» мне хватит на все путешествие, но, черт возьми, при таком нервном напряжении сигареты уже заканчивались, и я думала об этом с ужасом. Здесь, на улице, было полно чумазых мальчишек, они поштучно продавали сигареты якобы фирмы «Блэк хэт» и «Мистер Боунс», но те были без фильтра, имели вкус горящей смолы и начинали убивать тебя с первой затяжки. Африканский табак – малоприятная вещь.

– Итак, – наконец произнесла я, пытаясь поторопить Лию. – Дорогой старенький папа. Что случилось?

Она продолжала смотреть на улицу, по которой проходили самые разные люди. Создавалось впечатление, будто Лия кого-то ждет. Потом вздохнула, потянулась к пачке, вытряхнула одну из моих последних сигарет и прикурила.

– От этого мне становится дурно, – промолвила она.

– От чего, от курения? Или от рассказа об отце?

– И от того, и от другого. И еще от пива. Я ко всему этому не привыкла. – Лия затянулась, выдохнула дым и посмотрела на сигарету так, будто та могла ее укусить. – Слышали бы вы, как я гоняю за это своих мальчишек.

– Лия, рассказывай!

– Это… ужасно. Какое-то время отец жил у северной излучины Касаи, в районе, где выращивают кофе. По-прежнему пытался крестить детей, это я точно знаю. Финтан и Селин Фаулзы раз в несколько лет там проплывают.

– Брат Фаулз? – воскликнула я. – Ты поддерживаешь с ним связь? Ничего себе! Традиционные встречи старых друзей? И он до сих пор общается с папой?

– Они его не видели. Думаю, отец дошел до определенной точки. Он прятался от незнакомцев. Но они слышали истории о белом докторе по имени папа Прайс. По разговорам с местными у них создалось мнение, что он очень старый. Ну, то есть с длинной белой бородой.

– Отец? Не представляю его с бородой. Сколько ему было бы сейчас? Лет шестьдесят?

– Шестьдесят четыре, – ответила Ада. Несмотря на то, что теперь она разговаривала, складывалось впечатление, будто она по-прежнему вручала свои короткие записки на вырванных из блокнота листках.

– О нем повсюду ходили слухи, что он обращается в крокодила и нападает на детей.

– Вот это я легко представляю, – рассмеялась я. – Африканцы очень суеверны. Один из моих служащих клянется, будто наш шеф-повар умеет превращаться в обезьяну и крадет вещи из комнат гостей. Я в это верю!

– Все еще пытался пригнать коней на водопой ^[132], – заметила Ада.

– Каких коней?

– На реке действительно произошел ужасный случай. Крокодил перевернул лодку, полную детей, и они либо утонули, либо были съедены или изувечены. Все повесили на папу, ну и его без суда…

– Господи! – Я прижала ладонь к горлу. – Прямо так и повесили?

– Нет, – раздраженно, но со слезами в глазах ответила Лия, – не повесили. Сожгли.

Я видела, как тяжело Лие, и коснулась ее руки.

– Милая, я понимаю, – сказала я. – Он был нашим папочкой. Ты всегда ладила с ним лучше, чем мы. Однако он был злой, как змея. Отец заслужил то, что получил.

Она отдернула руку, вытерла слезы и высморкалась.

– Да знаю я! Люди в той деревне много раз просили его уйти, перебраться в какое-нибудь другое место, но он всегда возвращался и заявлял, что не уйдет, пока всех деревенских детей не приведет к реке и не окунет под воду. Это пугало людей до смерти. После того, что случилось на реке, они решили, что с них хватит, схватили палки и погнались за ним. Наверное, просто хотели прогнать его. Но я представляю воинственный вид отца.

– Да уж, – кивнула я. – Вероятно, он и на бегу проповедовал, меча в них огонь и серу через плечо!

– Отца окружили на старой кофейной плантации, и он вскарабкался на шаткую сторожевую вышку, оставшуюся от колониальных времен. Их там называют tours de maître, хозяйскими башнями, в старые времена надсмотрщик-бельгиец стоял на ней и наблюдал сверху, кого из сборщиков кофе в конце дня следует отстегать кнутом.

– И его сожгли?

– Они подожгли вышку. Наверняка она вспыхнула, как спичечный коробок, – дерево двадцатилетней выдержки, оставшееся от бельгийцев.

– Уверена, что до последней минуты отец проповедовал Евангелие, – произнесла я.

– Говорят, он ждал, пока не загорелся сам, а потом спрыгнул. Никто не хотел к нему прикасаться, его просто оставили там на растерзание зверям.

Я подумала, что никто из нас еще долго не сможет пить кофе! Однако момент для шуток был неподходящим. Я заказала всем еще по кружке пива «Элефант», мы долго сидели, углубившись в свои мысли. Вскоре Ада странно так посмотрела и воскликнула:

– Он заслужил Стих!

– Какой? – удивилась Лия.

– Последний. Ветхий Завет. Вторая книга Маккавейская, тринадцать – четыре: «Но Царь царей воздвиг гнев Антиоха на преступника».

– Я его не знаю.

Ада закрыла глаза, немного помолчала, а потом процитировала полностью: