Битва за прошлое. Как политика меняет историю

Надо отметить, что не только бывшие союзники СССР по антигитлеровской коалиции, но и руководители современной Германии не склонны поддерживать версию о столкновении «двух тоталитаризмов». Так, министр иностранных дел Германии Хайко Маас в соавторстве с директором мюнхенского Института современной истории Андреасом Виршингом посвятил колонку в журнале Der Spiegel 75-летию окончания Второй мировой войны. В статье авторы возражали против ситуации, когда «пострадавшую сторону превращают в агрессора, а жертв — в преступников». Они настаивали, что «нападением на Польшу Германия в одиночку развязала Вторую мировую войну. И Германия в одиночку несет ответственность за совершенные против человечности преступления холокоста», и возражали против «приписывания другим народам преступной роли»[149].

В конце 2019 года президент России Владимир Путин использовал резолюцию Европейского парламента как повод для обновления своего образа защитника священной памяти советских солдат, павших за освобождение Европы от нацизма. В нескольких выступлениях подряд он заявил об общей вине европейских политиков 1930-х годов за начало мировой войны, сделав особый акцент на ответственности польских государственных деятелей, также пытавшихся договориться с Гитлером[150].

Тогда же Путин пообещал лично подготовить историческую статью на тему предвоенной дипломатии и начала войны. Такая статья и правда вышла 19 июня 2020 года. Президент Путин, в отличие от немецкого министра, не стал возлагать всю ответственность за начало войны на Германию. Он настаивал: «Нечестно утверждать, что двухдневный визит в Москву нацистского министра иностранных дел Риббентропа — главная причина, породившая Вторую мировую войну. Все ведущие страны в той или иной степени несут свою долю вины за ее начало», — и обвинил «наших партнеров» в информационных атаках на Россию и в лицемерии[151].

Очевидно, что и в этом споре разговор о прошлом является проявлением современного конфликта, в котором оказалась Россия к концу второго десятилетия XXI века.

Изменение оценок Второй мировой войны в европейском дискурсе последнего десятилетия и в самом деле создает впечатление координированной атаки с целью не то унизить россиян, не то обосновать удаление России из круга ведущих держав современности. Однако более глубокий анализ показывает, что в основе лежат прежде всего внутриполитические процессы построения новой идентичности, обострившиеся после распада мировой социалистической системы и СССР.

Послевоенный порядок и нарратив Второй мировой

Мировой порядок, сложившийся после Второй мировой войны, был скроен по лекалам держав-победительниц. Пять держав стали постоянными членами Совета Безопасности ООН, они же играли главные роли в региональных организациях безопасности и двух противостоявших друг другу блоках времен холодной войны — НАТО и ОВД. Описание истории и трактовка Второй мировой войны также были прерогативой победителей. Уинстон Черчилль получил Нобелевскую премию за многотомную «Историю Второй мировой войны», а в школах всего мира эта война преподносилась как борьба добра со злом — нацизмом. Акценты и фокус борьбы различались в советских и американских учебниках, но основная идея совпадала: именно военный союз держав-победительниц стал основой единого подхода. Эта версия событий преподавалась и в школах побежденных стран, а также в малых странах Европы, следовавших в исторической политике за крупными державами. Не случайно апелляция к «встрече на Эльбе» и боевому братству Второй мировой оставалась важным аргументом в поисках общего языка через «железный занавес».

Такой взгляд характеризовался двумя важными презумпциями. Во-первых, война имела выраженную моральную окраску. Уничтожение агрессивного режима, практиковавшего массовое истребление людей по национальному (расовому) признаку, силами коалиции западных демократий и Советского Союза, который в этой картине мира относился к «силам добра». Во-вторых, в Европе сложился консенсус в том, что страница прошлого, чреватого мировыми войнами, перевернута, и в новом мире нет места апелляциям к историческим несправедливостям сверх тех, которые подверглись осуждению в Нюрнберге и были подтверждены обязательствами Германии. Спустя 30 лет после войны границы, какими бы несправедливыми они ни казались потомкам части европейцев, переживших этнические чистки и переселения в середине века, признали нерушимыми, а Западная Европа перешла к строительству новой европейской идентичности, в рамках которой снизилась острота вопроса о государственной принадлежности когда-то спорных пограничных регионов. Прошлое перестало быть аргументом в международной политике.