Битва за прошлое. Как политика меняет историю

История VIII. «Свобода истории», или Каноны «исторической правды»

2 июня 2005 года французский историк, специалист по истории африканской работорговли Оливье Петре-Гренуйо, в интервью Le Journal du Dimanche высказал мнение, что «работорговля не была геноцидом. Торговля не ставила целью уничтожение людей. Рабы были коммерческим товаром с рыночной ценностью». Этот комментарий был вызван серией французских мемориальных законов, предписывающих «правильное понимание» важных событий прошлого. Первый из них, Закон Гейсо (loi Gayssot), был принят в 1990 году и предусматривал наказание за отрицание холокоста. Второй, принятый в 2001 году, признавал геноцид армян турками в 1915 году. В том же году появился Закон Тобиры (loi Taubira), который признал рабство и работорговлю преступлениями против человечности, а в феврале 2005 года французский парламент проголосовал за поправку к этому закону, требовавшую включения в учебники истории упоминания о «цивилизующем» влиянии французского колониализма.

После интервью Ассоциация выходцев с Антильских островов, Гайаны, острова Реюньон и Майотты (Collectifdom) подала в суд на Оливье Гренуйо. В ответ на это французские историки подписали обращение под заголовком «Свободу истории» (Liberté pour l’histoire), в котором потребовали отмены всех законов, ограничивающих исторические исследования, включая Закон Тобиры.

«История не религия. Историки не принимают никаких догм, не соблюдают никаких ограничений, игнорируют любые табу. Историческая правда отличается от морали. Задача историка — не превозносить или обвинять, а объяснять. История не рабыня современных проблем. История не память. История не юридическая проблема. В свободном государстве ни парламент, ни суд не имеют права устанавливать историческую правду»[161].

С этого заявления началась деятельность ассоциации «За свободу истории», которую возглавляет один из самых известных французских историков Пьер Нора. Collectifdom отозвал свой иск к Оливье Гренуйо, однако государства в разных частях мира не прекратили попыток установить свои версии «исторической правды». Часто эти «правды» сталкиваются.

Какой должна быть история, чтобы служить языком описания современности и почему она таковой не является

Использование исторической науки в качестве языка описания современности содержит неустранимое противоречие. В естественных науках языком описания является математика, представляющая собой логически выстроенное здание, каждый элемент которого имеет уникальное значение и может быть обоснован с помощью системы строгих доказательств. Живые языки обладают меньшей строгостью и меняются со временем, а слова обычно многозначны. История впервые использовалась как язык описания современности в тот период, когда само прошлое — его смысл и значение — казалось зафиксированным. То есть история обладала качествами, необходимыми для такого описания путем сравнения и отождествления. Однако сегодня история выглядит совершенно по-другому.

Историки знают, что любое событие может быть интерпретировано с разных позиций. Вопросы, с которыми обращаются к источникам, могут быть разными, как и получаемые ответы. Современная история не имеет единого нарратива, и потому кажущиеся политикам бесспорными «референтные точки» прошлого не могут трактоваться однозначно. В этом корень конфликта между политиками и историками.

Для того чтобы в какой-то картине мира роль языковой разметки социальной реальности могла играть история[162], исторические события должны не оцениваться, а восприниматься застывшими и трактоваться в одинаково понимаемых участниками разговора терминах. Другими словами, история-язык должна представать как некий набор событий, истолкованных единственно возможным способом, которые в силу этого можно использовать для описания (или оправдания) современной политики. Только в этом случае отсылка к какому-то событию или деятелю прошлого будет самодостаточной, станет означать для всех одно и то же, а коммуникация состоится.