БОГ КАЛИБРА 58

– Не знал… Ты, рыбец, ничего не знаешь. А делаешь! Безопасно, когда знаешь, что делать! Так что ты ничего не делай! То, что я скажу, делай… Ну все, теперь нельзя вперед.

– Почему?

– Потому, что они учуяли уже. Наверняка учуяли…

– Кто? – Я на всякий случай нащупал капсюльник

– Не знаю. Тут много всякого… Назад пошли.

– В темноте? Ты что, совсем ничего не понимаешь? Мы же ноги тут поломаем…

Алиса рыкнула с досады.

– Надо бежать, – сказал я. – Бежать без фонаря не можем. Значит, зажигай фонарь.

– Я пытаюсь… – нервно ответила Алиса.

– Пытайся скорей.

Я достал из-за спины карабин. Надо было перезарядиться.

В стволе лежал сточенный жакан, не годится для темноты, не успею прицелиться, требуется картечь.

Я могу делать это с закрытыми глазами. Перезаряжать, чистить, спасибо Гомеру. За ночные тренировки, за тренировки вслепую, за плеть. Только плетью можно влупить в головы ленивых науку.

Поехали. Тропарь.

На правом рукаве картечь. Вклеена в ткань, скусил шесть крупных свинцовых горошин, спрятал под язык.

Заблокировал курок. Вынул капсюль.

Установил карабин прикладом на рельсу, выщелкнул шомпол, перевернул другим концом, с буравчиком. Надо было вынуть пулю, вставил шомпол в ствол, нажал, повернул.

Вытащил пулю. Крепкая, с тупым концом, хорошая пуля, если такой в лоб медведю – снесет полчерепа. Уронил, пуля брякнула под ногами. Зубами сдвинул золотник с рожка, досыпал в ствол второй заряд. Вбил шомполом пыж.

Выплюнул в ствол картечь. Пыж. Шомпол. Капсюль.

Все. Установил шомпол на место. Неплохо. Секунд двадцать пять.

– Чего это ты там бормотал?

– Тропарь, – ответил я.

Во рту бродил неприятный вкус свинца.

– Это заговор, что ли?

– Это тропарь. От зла.

– Разве можно от зла заговориться?

Я не ответил. Прислушивался. То есть пытался понять… Кто-то там был. Впереди. Папа сидел смирно, но я чувствовал – есть. Хотя такое бывает, много замкнутого пространства, стены, они давят на голову…

Есть кто-то, есть.

Воздух шевельнулся. Или мне так казалось от участившегося дыхания… Я вглядывался в темноту. Левой ногой нащупал рельс, чтобы знать направление.

Выстрел.

Из ствола с визгом вылетела картечь и желтое пламя, запахло дымом, Алиса в очередной раз стукнула фонарь, и он, наконец, загорелся.

– Бежим! – Алиса схватила меня под руку и потащила назад.

Оглянуться я не успел.

Мы бежали минут пятнадцать, быстро, с полной выкладкой, потом показалась лестница.

Алиса зачеркнула «23», повесила фонарь на крюк и быстро полезла вверх.

Я некоторое время еще стоял, прислушиваясь. Никто нас не преследовал, в тоннелях дремала тишина.

В фонаре щелкнул таймер, и в очередной раз стало темно. Я подпрыгнул, зацепился за нижнюю перекладину и полез вверх на руках.

Глава 10

– Там что-то написано было, – сказал я. – В туннеле. На стене. «Регись». Что такое «регись»?

– Не знаю. Мало ли что на стенах пишут?

Мы сидели в вагоне трамвая. Кроме нас, никого внутри не бы-

ло, ну так, два давнишних мреца, только не ходячих, а совсем мертвых, засушенных. Вокруг Алисы вились мухи, Алиса гоняла их ножом. Я смотрел в окно. У нас тоже есть трамваи. Два. Один ничего, другой весь прогнил. Если у тебя, допустим, зубы болят, а вырывать не хочется, надо идти в тот, который ничего. Сидеть там три часа молча. А если, к примеру, врастает ноготь, а палец отрезать не хочется, то надо идти в ржавый.

– А этот трамвай от чего помогает? – спросил я.

– В каком смысле?

– Ну, лечит то есть?

– Ни от чего. Просто трамвай. Не лечебный. Ага.

– Трамваи только праведников лечат, наверное, – сказала Алиса. – А я не праведница. К тому же у меня ничего не болит. Только волосы иногда. Но я маслом натираюсь. А у тебя? Что болит?

– Все, – ответил я.

Действительно, у меня все болело. К семнадцати годам я переболел всем, чем только может у нас человек переболеть, даже слепым был однажды. Отправился как-то в лес за грибами, иду-иду, смотрю – гриб, хотел сорвать, а из-за гриба этого жучок выскочил, длинный, синий, да как мне в глаза плюнет каким-то поганством. И жучок-то мелкий такой, ни до ни после никто таких не встречал, а я полтора месяца не смотрел. Правда, провел их с большой пользой – карабин учился заряжать, да на слух стрелять.

– Какой больной, – усмехнулась Алиса. – Зачем тогда сюда заявился, уродец? Какая тебе невеста, а, Калич?

Я хотел ей сказать, чтобы она на себя посмотрела, подумаешь, тоже мне, Алиса в Стране чудес, но она вдруг сказала сама:

– «Регись» – это значит «берегись». Так в туннелях часто пишут всякое, предупреждают. Там или провал, или костыли… не знаю. Или шахтер.

– Надпись новая, – сказал я.

– С чего ты решил?

– Краской написано было. Потеки сохранились.

Алиса задумалась.

– Это от радио? – спросил я.

– Что от радио?

– Ну, эти все? Шахтеры? Слизни? Другие всякие… С чего оно вдруг завелось-то? Раньше ведь не было, да?

– При чем тут радио? – пожала плечами Алиса. – Какое… А, ты о радиации, что ли?

Я кивнул.

Алиса сунула руку в глубину своего костюма и сняла с шеи тяжелый блестящий цилиндр.