Бремя секретов

— Так вот почему вам нравится наблюдать за ласточками.

— Да, — отвечает священник. — Каждую осень, когда птицы улетают на юг, мне становится грустно, словно они летят ко мне на родину.

Утром я мыла посуду, когда священник окликнул меня из окна кухни:

— Марико! Иди сюда! — говорит он возбужденно.

Мне любопытно. Иду в сад, вытирая руки полотенцем, подхожу к священнику. Он указывает пальцем на крышу. Я замечаю двух ласточек и старое гнездо, свитое под деревянным карнизом.

— Те самые, что прилетали в прошлом году, — говорит священник шепотом. — Я уверен! Теперь они чинят свое гнездо.

Половина гнезда еще влажная от свежей глины. Священник не сводит глаз с ласточек. Но вдруг птицы улетают.

— Цубаме… — говорю я.

Священник поворачивает голову, удивленно глядя на меня.

— Что… что ты сказала? — растерянно спрашивает он.

— Я сказала Цу-ба-ме, — повторяю я.

— Наконец-то ты заговорила! Это первое слово, которое я от тебя слышу!

Он закрывает лицо ладонями. Руки его дрожат. По щекам катятся слезы. Он поднимает глаза к небу и говорит, не поворачиваясь ко мне:

— Знаешь, Марико, ласточки всегда летают парами, и птенцов воспитывают тоже вместе. Они по очереди высиживают яйца, вместе ищут насекомых, чтобы кормить малышей. Чистят гнездо, выбрасывая оттуда помет. Удивительно, правда?

Ласточки возвращаются с сухими травинками в клюве и вплетают их в гнездо. Мы молча наблюдаем за ними. Потом священник пристально смотрит мне в глаза и говорит, держа меня за руки:

— Будь мужественной, Марико. Бог защитит тебя.

Ласточки опять улетают. Мы провожаем их взглядом, пока они не превращаются в маленькие точки, чернеющие на синем небе.

II

Я открываю дверь.

Солнце слепит глаза. Я жмурюсь, вдыхая прохладный утренний воздух. Лицо ласково гладят последние лучи летнего солнца. Щек коснулось легкое дуновение ветерка. В саду плавно покачиваются венчики космей. В кронах хурмы щебечут птицы, а среди листвы уже виднеются зеленые плоды.

Поднимаю глаза к небу. Ни облачка. Чудная погода! И какая тишина! Все дышит спокойствием. День начинается как обычно. Я обхожу сад. Выдирая сорняки, жду свою внучку Цубаки, чтобы отвести ее в школу.

Я живу вместе с сыном, его женой и тремя внуками — шестнадцати, пятнадцати и семи лет. Семь месяцев назад умер мой муж. Мы прожили вместе в Нагасаки больше сорока лет. Потом переехали сюда, в Камакуру. Мой сын Юкио — химик, он работает в компании по производству продуктов питания в Токио, совсем неподалеку отсюда. Его жена Шизуко работает на полставки в местной библиотеке. Ее родители погибли во время бомбардировки Иокогамы. Братьев и сестер у нее нет.

Дзинь! Звенит велосипедный звонок, я оборачиваюсь.

— Доброе утро, госпожа Такагаши!

Это сын господина Накамуры, друга моего мужа.

— Доброе утро! — кланяюсь ему я.

В ответ он улыбается. Он спешит на вокзал, чтобы сесть на поезд и ехать на работу. Сын господина Накамуры наш сосед. Его отец живет в другом квартале. Почти каждую неделю господин Накамура приходил к нам играть в шоги. С моим мужем он проводил больше времени, чем с собственным сыном. И я не видела его с тех пор, как умер мой муж.

Дзинь! Велосипед уже далеко. Я снова поднимаю глаза к небу. С дерева вспорхнули птицы. Ласточки свили под крышей гнездо. Оно уже совсем высохло. Скоро ласточки полетят на юг. Мой взгляд словно прикован к гнезду. «Цубаме…» Тело вдруг пронзила ноющая боль. «Где теперь Йони Ким? И где Марико Канадзава? Марико Такагаши — кто она такая?»

Сегодня первое сентября. Этот день я никогда не забуду. Пятьдесят девять лет прошло после землетрясения. Тогда я потеряла маму и дядю, это перевернуло всю мою жизнь.

Священник отвел меня в мэрию, чтобы оформить косеки. Он объяснил чиновнику: «Родители этой девочки погибли при землетрясении. Я пытался разыскать ее родственников или знакомых, но, к сожалению, безрезультатно. Хуже всего то, что она теперь ничего не помнит. Иногда даже забывает собственное имя. В церкви мы пока зовем ее Марико Канадзава». Это имя и было записано в косеки вместе с адресом дома, где находилась церковь. Так я законно стала японкой. И если маме удалось сохранить свою корейскую национальность, то я не знала толком, кто я такая. Священник сделал все возможное, чтобы меня не лишили гражданства.

Вместе с другими сиротами я осталась в церкви. Им всем было не больше пятнадцати лет. Потом, устроившись на работу, курьером в фармацевтическую компанию, я решила жить одна. Священник вернул мне деньги, которые мама дала ему на хранение. Денег хватило на то, чтобы снять маленькую квартиру, и я ушла из церкви.