Бригантина, 69–70

Сам виноват, что торопился и не проверил акваланг. Ничего, в другой раз все будет иначе! Не торопясь, на досуге подберешь себе прибор, опробуешь его да наденешь гидрокостюм, чтобы можно было подольше пробыть в холодных глубинных слоях. Все это будет потом. А сейчас это неповторимое дно, которое надо то и дело покидать, чтобы глотнуть воздух. Черт с ними, с неполадками и неудобствами! Ведь на дне трепанг. Шутка ли, трепанг!

Как поет это набатное слово!

Оно ключ к южным морям, к удивительным приключениям на море и на суше.

Узкие пироги, малайские прау и джонки под парусом, похожим на крыло летучей мыши. Вскипающий в крови азот, и человек, загорелый и тощий, падающий на розовый песок с выпученными от боли глазами. Зеленые осьминоги, как колышущиеся привидения, встающие из темных расселин. Пальмы, ребристые листья которых дрожат под пассатом над изумрудной лагуной. Уставившееся в переносицу дуло винчестера или кольта сорок восьмого калибра. Медные позеленевшие весы, освещенные красноватым огоньком, плавающим в скорлупе кокосового ореха. Золотые монеты неизвестной чеканки. Радужная пена прибоя. Огромный марлин, с черным копьем на морде и парусом на спине. Катамаран с балансиром. Литая ртутная рыба, бьющаяся на окровавленной остроге.

Все эти чудеса незримо свалены в какой-то темной кладовке памяти. Она заперта на скрипучий заржавленный замок, который почему-то отворяется словом «трепанг».

Вокруг меня синеватые, обросшие мохнатой слизью камни, белые тарелки морских гребешков, ежи и, конечно, звезды. Колышутся желтоватые пузырчатые грозди саргассов, мелкие синюшные крабики боком проваливаются в черные щели. Кусок грунта взлетает вверх и, превратившись в камбалу, улепетывает подальше. Вдруг, сделав резкий поворот, она исчезает на светлом в серых крапинках дне. Розовые и малиновые губки. Пунцовая тугая асцидия, которую называют помидором. Разнообразная рыбья мелочь, пощипывающая мохнатый ворс камней и растений.

Вот знаменитая желтобрюхая рыба-фугу, родственница тропической рыбы-шар. Она тоже способна раздуваться в минуту опасности. Белые лошадиные зубы торчат у нее во рту, который никогда не закрывается. Ее икра ядовита, а в какие-то периоды ядовито и мясо. Японцы считают, что ничего нет вкуснее этой уродливой рыбы. Поэтому каждый год там регистрируют до двухсот смертных случаев. Недаром японская пословица гласит: «Хочешь попробовать рыбу-фугу, напиши завещание». В старину детям военнослужащих, которые умерли от яда фугу, даже отказывали в пенсии. Но, как видно, рисковые гурманы в Японии не перевелись. Но не на коричневую пятнистую спину фугу я так неотрывно смотрю.

На песке в голубоватой тени камня лежит огромная колючая гусеница. Я хватаю ее, и она тут же сжимается в тугой резиновый комок. Точно пупырчатый теннисный мяч.

Вместе с драгоценной добычей несусь к берегу. В моих руках лежит совершенно беззащитное существо. Его грозные на вид шипы всего лишь пупырышки на коже. Мягкий известковый скелет спрятан внутри и не может защитить трепанга от врагов. Я положил находку в воду. Коричневая муфточка постепенно распрямилась и вновь выпустила свои безобидные пупырышки.

Мне приходилось есть трепанг в разных видах. Жареный с луком. Тушеный в грибном соусе. С мясом, курицей, ростками бамбука. Скоблянку из трепанга с острой томатной подливкой. Бульон из трепанга и морской капусты. Не ел я только сырого трепанга. И вот впервые увидел его в первозданном виде.

На Дальнем Востоке трепанг добывают с незапамятных времен. За содержащиеся в нем вещества, оказывающие на человека возбуждающее действие и вызывающие прилив сил, его называют морским женьшенем. Изучение трепанга поэтому относится к прямой компетенции Института биологически активных веществ, которому и принадлежит морская станция.

— Ребята, вы когда-нибудь ели сырой трепанг? — спросил я водолазов.

— Нет, сырой не ели, — сказал Юра Волков — студент Владивостокского университета. — Скоблянку в Золотом Роге ел — вкусно. А сырой — нет.

Остальные только пожали плечами.

— А ведь японские и корейские рыбаки едят его сырым. Это и еда и лекарство почти от всех болезней.

Я взял острый обломок мидии, разрезал тугое резиновое брюхо трепанга, выпотрошил его и промыл в море.

Водолазы следили за мной со скучающим любопытством.

На вкус трепанг походил на мягкий хрящик. И консистенция у него была примерно такая же. Жевать его было не очень легко, но вполне терпимо.

— Хотите? — спросил я Левина, съев большую часть.

— А ничего, знаете ли! — сообщил он, осторожно сжевав маленький кусочек. — Даже вкусно. Как огурец!