Буря страсти

— Не надо… О, великий Боже, не говори такое ради того, чтобы добиться желаемого!

— Тогда позволь сказать это, глядя тебе в глаза, обнимая тебя, чувствуя, как твоя любовь просачивается в меня.

Делла подняла на него глаза. Рейф увидел в них боль и тоску, и что-то надломилось в нем. Каменная оболочка, в которую он заключил свое сердце, пошла глубокими трещинами и развалилась, выпустив наружу нежность и любовь. Он осторожно усадил Деллу к себе на колени и начал целовать. Сначала ему казалось, будто он грезит, но потом он ощутил аромат роз и понял, что она абсолютно реальна.

— Я люблю тебя, — прошептал он, целуя ее.

Делла не сразу поверила, что он произнес эти три слова, которые, как она часто говорила себе, значат очень мало по сравнению со всем остальным. Она задрожала и расплакалась.

Рейф успокаивал ее, крепко прижимая к груди, такую мягкую и ранимую.

— Если бы я знал, что этого достаточно, чтобы обезоружить тебя в споре, давно воспользовался бы своей любовью против тебя.

Оттолкнув его, Делла села прямо и вытерла слезы.

— Не дразни меня.

— Я не дразню, ну только капельку. Я действительно люблю тебя, Делла. Это чувство ошеломило меня. Оно кажется огромным по сравнению с другими чувствами.

Делла повернула его лицо так, чтобы свет лампы падал на его здоровый глаз.

— Ты уверен, что это не ложная жалость, не верность, не долг, не стыд, не сочувствие и не признание своего поражения?

— Это даже не эгоизм. И все же если тебе нужно время подумать, я отпущу тебя.

Делла знала, чего это ему стоило. Она поняла это по тому, как заострились его черты.

— Я свободна, да?

— Если ты этого хочешь.

Она обвила его шею руками.

— Не хочу.

— Господи, Делла! Как мы будем жить?

— Твоим умом? — игриво предложила она, хотя у нее было достаточно денег, чтобы обеспечить не одну, а пять семей из высшего общества. — Нет, мы будем выращивать розы. Выведем самый красивый сорт, которого еще нет в Европе.

Он снова приник к ее губам. На этот раз его поцелуй был более долгим и требовательным.

— Я выведу для тебя кроваво-красную розу и назову ее «Леди Делла».

Ее глаза затуманились слезами, но она отважно сдержала рвавшиеся наружу рыдания.

— Ты очень уверен в себе.

— Никогда в жизни не испытывал такого страха, как сейчас.

— И чего же ты боишься?

— Кажется, мне предстоит стать респектабельным господином.

— Можешь возводить памятники своей гордыне, если это улучшает твое настроение. Что ты намереваешься делать после окончания войны?

— Писать мемуары.

— Отличная идея! Теперь, когда Наполеон разгромлен во второй раз, возникнет большой спрос на подобные произведения.

В знак опровержения он поднял культю.

— Ты можешь диктовать мне, пока не научишься писать левой рукой.

— Тогда мы оба превратимся в затворников.

— Я рада всему, что привязывает тебя ко мне. Что еще ты планируешь?

— Я подумывал о том, чтобы заседать в парламенте. Или управлять твоей собственностью. Это единственное, что я могу сделать для того, чтобы она приносила нам доход.

— Это тебе под силу.

— Управлять собственностью — возможно, но разве слепой, который не видит ухмылки или жалостливые взгляды своих коллег, способен убедить депутатов?

— Ну почему ты такой капризный?

Рейф улыбнулся:

— Прости. Если я отказываюсь признавать, что счастье возможно, так только потому, что не хочу подавать ложные надежды нам обоим. Ведь может получиться так, что однажды я проснусь и обнаружу, что полностью ослеп.

— Это противоречит здравому смыслу. Все может либо продолжаться по-прежнему, либо улучшаться. Мы поедем в Милан и покажемся специалистам. А теперь еще кое-что. Поклянись, что не будешь сопротивляться мне на каждом шагу.

— Ты просишь многого, — хмыкнул Рейф. — А может, лучше, если мы будем походить на обычные супружеские пары, которые пререкаются по всяким мелочам?

— Наверное. Но только в том, что касается мелочей. Ты вправе осуждать мои новые шляпки, суммы на счетах от модистки и мою страсть вкусно поесть — ей я намерена предаваться при любой возможности. Я буду переживать из-за твоего скупердяйства, курения и плохого вкуса в выборе жилетов.

— У меня отличный вкус.

— Правда? Я предвижу множество споров по этому поводу!

Рейф улыбнулся:

— Я люблю тебя.

— Знаю.

Он поцеловал ее так, будто от этого поцелуя зависела их жизнь. В нем с такой силой вспыхнули гнев и страх, любовь и радость, что застучало в висках.

— Обещай, что никогда не перестанешь любить меня.

— Перестать любить тебя — это выше моих возможностей.

— Ты уверена?

— А ты?

Рейф улыбнулся, внезапно осознав, что она уже дала ответ.

— Уверен.

Глава 32

Неаполь, апрель 1816 года

— Рад видеть тебя, Перо! Чтоб мне провалиться, ты выглядишь чудесно для странствующего пилигрима!

— Хокадей!

Квинлан, перенявший присущий неаполитанцам экспансивный стиль в одежде, тепло обнял молодого человека, который сбежал по сходням пакетбота, пришвартовавшегося в Неаполитанском заливе.

— Ну, каково это — быть землевладельцем? — поинтересовался он, когда они расположились за столиком уличного кафе.