С уходом доктора я уговорил Ольгу Леонардовну выйти и сесть на балкон. Я вынес из комнаты два кресла. Мы сели. Ночь была теплая, приятная. Заря уже сильно занялась, птички начали перекликаться в парке. Надвигался чудный рассвет, затем наступило утро.
Мы сидели молча, потрясенные происшедшим, иногда только перебрасывались своими недавними воспоминаниями об Антоне Павловиче. Ольга Леонардовна вдруг заметила: «А ведь знаете, Левушка, мы с вами Антону не костюмы, а саваны заказывали». Рано утром пришли доктор с женой, чтобы увезти к себе Ольгу Леонардовну. С трудом удалось настоять, чтобы она покинула комнату покойного. Я обещал ей присмотреть за всем и прийти за ней, когда все будет кончено.
Ольга Леонардовна Книппер-Чехова:
И деньги, и костюм были присланы на другой день после его смерти.
Лев Львович Рабенек:
Примерно около пяти часов вечера я пришел к доктору за Ольгой Леонардовной, и мы вместе пошли в отель.
Мы вошли в комнату покойного. Вечерний солнечный свет едва проникал в нее через спущенные на окнах и балконной двери жалюзи.
Покойный лежал на постели, уже обложенный цветами, со скрещенными руками на груди и с выражением полного покоя на лице.
Григорий Борисович Иоллос.
В виде особой любезности к berühmter russischer Schriftsteller хозяин отеля согласился оставить тело в комнате, но в следующую ночь его тайком, через задние коридоры, вынесли в часовню, где оно останется до отхода поезда в Россию.
Лев Львович Рабенек:
В ночь на 3/16 июля тело Антона Павловича должно было быть перенесено из гостиницы в местную маленькую часовню, причем это должно было произойти поздно ночью, когда все в отеле уже спят. Ночной швейцар пришел известить нас с братом, что носильщики пришли. Мы вошли в комнату Антона Павловича. При нас эти люди внесли вместо обычных носилок большую, длинную бельевую корзину. Я помню, как брата и меня этот способ перенесения глубоко оскорбил. Мы безмолвно должны были смотреть, как останки нашего любимого русского писателя переносятся в бельевой корзине.
Переносчики бережно подняли тело и стали укладывать его в корзину, но, к удивлению, длина этой корзины все же не оказалась достаточна, чтобы тело могло лечь вполне горизонтально и пришлось его пристроить в полулежачем положении. Наблюдая за переносчиками, укладывавшими тело покойного, мне одну минуту показалось, что я вижу на лице Антона Павловича едва заметную улыбку, и мне стало чудиться, что он ухмыляется тому, что судьба и на этот раз не смогла разлучить его с юмором, устроив перенос его тела не по-обычному, а в бельевой корзине. Мы вынесли корзину с телом Антона Павловича на улицу. Ночь была темная. Переносчики стали двигаться по дороге к часовне. Путь освещали два идущие по бокам факельщика. Придя в часовню, мы с братом уложили тело Антона Павловича на место, уготовленное для покойного, обложили его цветами и, молитвенно простившись с ним, пошли домой. <…>
Через несколько дней мы провожали гроб Антона Павловича из Баденвейлера на станцию железной дороги. Вагон с гробом был прицеплен к пассажирскому поезду, отходящему в Берлин, и с этим поездом, провожая покойного, отбыли в Россию Ольга Леонардовна и Елена Ивановна (Книппер, жена брата О. Л. Книппер-Чеховой. —
Максим Горький:
Гроб писателя <…> был привезен в каком-то зеленом вагоне с надписью крупными буквами на дверях его: «Для устриц».
Краткая летопись жизни и творчества А. П. Чехова
1880,