Чет и нечет (полный текст)

Салман не ленился, когда видел: есть возможность напакостничать Сауле. Ее характер он знал: для Саулешки мелочи не существуют, она выше всяких пустяков. Что ж, поглядим! Он был изобретателен на самые дурацкие мелочи и с мальчишеской мстительностью понимал, как может унизить Сауле, заставив ее думать о копеечных неприятностях. Как-то раз он заметил: она внимательно на него поглядела, и был рад, словно нашел на земле десятку: прежде Сауле Доспаева будто и не знала, что живет в поселке Салман Мазитов.

Голова увидел его во дворе, остановил:

- Как живешь, Мазитов? Какие новости? - Морщины на большом лице выразили живейшее ожидание: будто Мазитов только и делал, что снабжал директора школы интересными новостями.

Салман - зубы на замок.

Морщины собрались в печальное выражение.

- Ты умный человек, Мазитов, даже слишком умный. А что у тебя получается? Горе от ума. Разве не так?

Салман не поддался на хитрость Головы. Прикинулся дураком и молчал.

- Я уезжаю, Мазитов, на неделю. Надеюсь, за это время ничего ре случится? Можешь обещать?

- Могу, - Салман разжал зубы. Обещать все можно. Такое место школа: больше обещай, меньше делай.

Салман знал: Гавриловна завела синюю папку, собирает документы, чтобы упечь Салмана в колонию. Папка сделалась очень толстая, но Голова к себе на стол не принял - у Гавриловны пока хранится. Салман много думал: чего ждет Голова? Так и не понял. Иногда пугался: что-то видит Голова, а Салман не видит, может крепко промахнуться.

***

Фарида привела в городок Кольку и Нурлана. Колька держался неловко, а Нурлан - в белом плаще, хотя и грязноватом, зато модном - с чувством пожал руку Наталье Петровне:

- Наконец-то я имею удовольствие с вами познакомиться. Оч-чень приятно!

Наталья Петровна пришла в себя только на кухне; рассудила спокойно: каких манер требовать с восьмиклассника, выросшего в поселке?

Нурлан принес с собой гитару. Как он ею обзавелся - целая история.

Владелец его души, старый черт Мазитов, настойчиво подталкивал: знакомься с солдатами. В универмаге Нурлан приметил уверенного парня из городка, купившего китайскую вазочку на подставке черного дерева. Продавщица Рая, Фаридкина молодая тетка, хихикала и глазами стреляла; другой бы сомлел, а солдат взялся научно втолковывать - Райке! - какое древнее искусство перегородчатая эмаль, какую эмаль делали в Византии, какую в Китае. Рассказывал, а сам на Нурлана косился: «Погоди, парень, ты мне, кажется, пригодишься». Вышли вместе, и Нурлан показал солдату из-за пазухи золотистую шкурку. «Оч-чень интересно! - усмехнулся солдат, и к Нурлану тут же перешло-прилипло это шикарное «оч-чень». - Но этот товар, - солдат затолкал шкурку назад, под плащ Нурлана, - не по нынешней моде. Про дубленки слыхал? Вот и переходи на дубленки. Для ваших мест - перспективный бизнес… Ты, я вижу, человек деловой, - продолжал солдат в тоне доброго покровительства, ставящем Нурлана в положение услужливое: он это чувствовал, внутренне протестовал, но отделаться уже не мог. - Не поможешь ли мне раздобыть что-нибудь из старинных вещиц, из творений здешних умельцев?.. Ширпотреб, даже иноземный, меня мало интересует…»

Нурлан вспомнил, домбра деда Садыка висит без дела на стенке у дяди Отарбека в Тельмане.

«Продай! - предложил Володя. - А то, может, махнем? У меня гитара есть, самый модный сейчас инструмент».

Гитару Володя купил в Москве у одного «жучка» за два червонца и уже после, дома, обнаружил внутри бумажный ярлык фабрики имени Луначарского: цена семь двадцать. Ярлык Володя, конечно, отскоблил. Песенкам под гитару, закружившим вдруг всю Москву от школьников до людей весьма почтенных, та же полагалась цена - Володя прекрасно знал! - но они вошли в некий неписанный перечень вещей, какими полагалось владеть умному человеку. Володя тайком потрудился, попотел у магнитофона, освоил и хрипотцу доверительную, и манеру пригнусавливать для задушевности.

Уходя в армию, он не забыл прихватить с собой гитару; она ему сослужила верную службу, помогла утвердиться в положении своего парня, а потом и вывела в лидеры. Но теперь, когда вся рота забренчала и захрипела, Володя без сожалений расстался с гитарой.

Нурлану за дедову домбру Володя - в придачу к гитаре - напел весь модный репертуар. Рыжий мальчишка на удивление оказался переимчив: суть схватил, саму манеру московско-переулочного исполнения. Хотя под казахскую домбру - рыжий Володе показывал - поют совсем по-другому: высоко-пронзительно, в долгий крик. Но всего удивительнее вот что оказалось для Володи: мальчишка пел дешевку, ширпотреб, а слушаешь - за сердце берет.

В городке, у Степановых, Нурлан распелся, показал себя во всей красе. Отец Маши и с ним лысый майор пришли послушать. Нурлан примечал: полковнику нравится, а уж майор так и млеет от восторга. Потом отец Маши тихонечко вышел, а майор остался с ребятами. Нурлан еще поддал жару, майор не вытерпел - протянул руку к гитаре:

- Дай-ка теперь я.

Коротун долго настраивал гитару, пощипывал струны, прислушивался, склонив голову. Потом брови страдальчески вскинул и начал: