Павел, закрыв и опечатав сейф, стремительно скатился по лестнице и сел в машину. Выбравшись из Краснодара, он, не обращая внимания на знаки, выжимал из «Форда» все что мог и ломал голову:
«Что же произошло с Пацаном? Мы грубо сработали, и ты играешь на опережение? Порвал с грузинской разведкой? Но почему не сделал этого раньше? Почему? Что случилось?»
С этими мыслями Ковалев, забыв о конспирации, ворвался в дом Галины. Такой ее и Михаила он еще не видел. От напряжения, владевшего ими, буквально искрило, а на Пацане не было лица. Покусывая губы, он боялся оторвать взгляд от пола и посмотреть на Ковалева.
— Пал Николаевич, вы извините, шо сорвала вас, но тут таю… — Галина затруднялась подобрать слова.
— Все нормально, Галина Семеновна. Так что случилось? — торопил Павел с ответом.
Она переглянулась с Пацаном и предложила:
— Вам лучше послухать самого Петра.
— Хорошо, — согласился Павел.
Оставив их одних, Галина с Михаилом поднялись на второй этаж и вели себя так, будто в доме появился покойник. Пацан нервно покусывал губы и не решался начать разговор. Павел взял инициативу на себя. Беседа продолжалась больше часа. За это время перед Ковалевым открылась еще одна трагическая история человеческой жизни из смутного времени 90-х годов.
В прошлом комсомольский вожак и заводила школьных вечеров, бывший сержант и коммунист Петр Пацан, отслужив два года в пограничных войсках в Республике Абхазия, вернулся в родную станицу Ахтырская. Блестящие рекомендации начальника заставы и начальника политотдела погранотряда открывали ему путь к партийной карьере. Но случились август 1991-го, а затем август 92-го, круто и безжалостно изменившие судьбу Петра.
14 августа 1992 года войска Госсовета Грузии вторглись в Абхазию — на землю его друзей-однополчан Юрия Марухбы и Арменака Оганяна. Он ни минуты не колебался, откликнулся на их страшную беду и присоединился к группе кубанских казаков, отправившихся на помощь к абхазским ополченцам. В Абхазии Петр попал в самый эпицентр мясорубки гражданской войны — на Гумистинский фронт. Во время мартовского 1993 года неудачного наступления абхазской армии на позиции грузинских войск попал в окружение, был контужен и оказался в плену.
Для Ковалева эта часть жизни Пацана не стала открытием — командировка в Абхазию прояснила ее. А дальше он услышал подтверждение своей версии того, как Петр стал агентом спецслужб Грузии. Оказавшись перед беспощадным выбором — своя жизнь в обмен на чужую — он купил ее ценой предательства. С тех пор минуло пятнадцать лет, и когда ему казалось, что кошмарное прошлое кануло в небытие вместе с ненавистным вербовщиком Вахтангом, оно безжалостно напомнило о себе.
Исповедь-покаяние Пацана не оставила Павла равнодушным. Перед ним находилась одна из многих тысяч жертв окаянных 90-х годов прошлого века. Образ подлого, коварного шпиона-предателя, до недавнего времени существовавший в представлении Ковалева, уступил место человеческой жалости и состраданию. Пацан прочел это в его глазах и впервые за время беседы не отвел взгляда в сторону.
— Вот так, Пал Николаевич, вроде и не был сволочью, а стал, — потерянно произнес он.
— М-да, Петр Тимофеевич, такого заклятому врагу не пожелаешь, — искренне посочувствовал Ковалев.
— Но я не сука, Пал Николаевич, поверь!
— Верю, но сделанного не воротишь.
— Понимаю, но так вышло.
— Ладно, Петр Тимофеевич, собирайся, поедем, время дорого! — распорядился Павел и поднялся из-за стола.
Пацан бросил тоскливый взгляд в окно — за ним виднелся его дом — и попросил:
— Пал Николаевич, отпусти до хаты на минуту сбегать. Клянусь, вернусь!
— Если за сухарями, то не время, — невесело пошутил Ковалев и, придержав Пацана за руку, сказал: — Петр Тимофеевич, я, конечно, не суд, но думаю, дело твое небезнадежное. У нас не чурбаны бесчувственные сидят, а нормальные люди, они…
— Пал Николаевич, да если б ты знал. Да я. — задохнулся от переполнявших его чувств Петр и, потрясая увесистыми кулаками, грозил: — Я с ними, суками! Я с ними по-нашенски, по— кубански.
— А вот с этим не спеши, Петр Тимофеевич, тут не кулаками махать надо, а головой думать.
— Кажи, Пал Николаевич, шо робыть! Расшибусь в доску, а зроблю!
— Только не здесь и не сейчас, поговорим об этом у нас, в отделе контрразведки.
— Едем! Едем! — торопил Пацан.
— Погоди, Петр Тимофеевич, у тебя есть дело в Краснодаре? — остудил его Павел.
— Та всегда найдется.
— Отлично. Значит так, через час после нашего разговора садись в свою машину и дуй в Краснодар…
— Як — один?! — не мог поверить Пацан.
— А ты хотел под конвоем? Вдруг за тобой слежка.
— Забув, голова идет кругом.
— В Краснодаре заедешь на Сенной рынок и потолкаешься минут пятнадцать в толпе.
— Понял, шоб той сучий потрах Важа ниче не унюхал.
— Молодец, правильно мыслишь! Потом заглянешь в павильон, где закупаешь динскую колбасу и окорока.
— Колбасу? Окорока? Откуда знаешь? А-а, следили.
— Не важно. Из павильона позвонишь вот по этому номеру. — Ковалев вырвал из блокнота листок, написал, передал Петру и предупредил: — Последнюю цифру не читать — она для чужих глаз.