Так началась для Дарды новая жизнь, и период ученичества. И первое время она сводилась к тому, что Ильгок ее нещадно бил. За месяц она приняла от него побоев больше, чем от отца за год. При том он вовсе не был на нее зол или разгневан. Постепенно до нее стало доходить, что таким образом хваран ее проверяет – не только ее выносливость, но и терпение: не выйдет ли она из себя, не попытается наброситься на него или, наоборот, убежать, Тут он мог быть спокоен – сдерживать свои чувства под градом ударов Дарда научилась давно. Но и хваран никак не выказывал собственных чувств, и Дарда так и не узнала, был ли он доволен или удивлен.
Начинался этот урок-экзекуция на рассвете, и длился не так долго, как можно было ожидать. Когда Дарда, подозревая, что Ильгок ее жалеет, сказала, что может выдержать и дольше, он отрезал: "Слишком долго – плохо". Для кого плохо – не пояснил. Так что все остальное время Дарда была предоставлена самой себе. И тратила она это время в основном на добывание пищи.
В распадке попадались деревья и кусты, каких Дарда никогда прежде не видела. Опытным путем – следя за птицами, она определила, какие плоды и ягоды съедобны. Кроме них, а также орехов и желудей можно было употреблять в пищу некоторые корни. Но этого было недостаточно. Дарда росла, и голод напоминал о себе довольно часто. При том обжорой она вовсе не была, и ела, пожалуй, даже меньше большинства своих ровесниц.
Она возобновила свои занятия с пращой. Хищники сюда не забредали. хотя наверху. как сказал ей Ильгок, бродили волки и шакалы. Но и дичь покрупнее, за которой хищники охотились, также оставалась наверху. Поэтому Дарда не стала заново делать лук со стрелами. Зато она смастерила силки – в дело шли лианы, древесные волокна. Таким образом Дарда могла бы сделать и сети. Но рыбу она предпочитала ловить руками – может потому, что ей просто нравилось купаться, не ожидая обвинений, будто она оскверняет святыню. А что вода холодна, так в горах было холоднее.
Добычу она чистила, разделывала и жарила на камнях, нанизав ее на прутья, или просто на костре, предварительно обмазав глиной. Дома всегда готовила мать, но на пастбищах Дарде приходилось самой о себе заботиться, а кое-чему она научилась, наблюдая за Самлой. Потом они с Ильгоком принимались за еду. Он никогда не спрашивал, как и что ей приходится делать, чтобы они были сыты, и не благодарил ее за предложенное, точно так и полагалось. Правда, отец тоже не благодарил мать, но он иногда молился богам и приносил им жертвы, за то, что они даровали пищу. Дарда не знала, молится ли хваран, и какие у него боги. Она не знала также, как он добывал еду до ее прихода из пустыни. Впрочем, ел он очень мало, еще меньше, чем Дарда, и в основном, растительную пищу. Иногда рыбу. Дарда, которая больше всего любила мясо, никак не могла понять, как можно предпочесть горсть желудей жареному кролику. Ей он по этому поводу ничего не говорил и не давал объяснений. Но смотреть, как он ест, вообще было любопытно. Делал он это деликатно, не перемазывался, не чавкал. Дарду это очень удивляло. Она никогда не видела, чтобы мужчина так ел. Вообще он никогда не выказывал, что голоден. Неужто он и впрямь приучил себя обходиться самой малостью? Вряд ли он здесь охотился. Правда, посох оказался не единственным его оружием. У него был с собой кинжал, которого при первой встрече Дарда не заметила – короткий, с гардой, с каждой стороны загнутой в сторону клинка. Он был очень острый – и, в отличие от бронзового ножа Дарды, выкован из настоящего железа. Но при всех своих достоинствах для охотничьего промысла этот кинжал явно не годился.
Заботы о пропитании не занимали все время Дарды, и она использовала его, чтобы обследовать место жительства, изучить здесь каждый излом стены, каждый камень, каждое дерево. Она нашла более удобный спуск, по которому, вероятно. до нее попал сюда Ильгок, но ей доставляло удовольствие для испытания сил взбираться и спускаться, где придется. Она лазила и по деревьям – это было новое ощущение, в Илае Дарда не могла этого себе позволить. И еще купалась в озере.
По каким-то, ведомым ему причинам, Ильгок решил, что время побоев прошло, и начался новый этап. Теперь он учил ее стоять – просто стоять. Но из-за этой простоты она натерпелась больше, чем раньше.
– Плохо! – кричал на нее Ильгок. – Нельзя скованность, нельзя напряженность. Плечи опусти! Спина прямая! Локти не выворачивать! – И снова следовали удары – по плечам, по локтям, по спине.
А после месяцев "стояния" он стал учить ее двигаться. Но до обучения собственно бою было еще далеко.