Чумные псы

— Какая досада, здесь даже косточку не зароешь, — сказал Надоеда. — Я пробовал, честно. Земля слишком твердая. И голова еще болит… ничего удивительного, у меня ведь садик в ухе, чтоб ты знал. Я и теперь слышу, как там листья шуршат.

— Я все равно не могу больше выносить эту воду, — пожаловался Рауф. — С ней ведь даже подраться нельзя. — Он поднялся и принялся расхаживать вдоль сетки. — Этот запах… Запах железного пруда, в котором…

— Слушай, всегда есть вероятность, что они его потеряют. Они уже разок потеряли целое небо облаков. Утром их было полным-полно, а к вечеру — глядь! — и ни одного нету. Все улетели прочь на крыльях барашков…

— Посмотри-ка сюда, — позвал вдруг Рауф. — Вот здесь, возле дна, сетка отстала. Если ты подойдешь и засунешь под нее нос со своей стороны, то сможешь ее приподнять!

Надоеда с готовностью подошел. Кусок сетки длиной около восемнадцати дюймов действительно отстал от горизонтального металлического ребра, разделявшего клетки.

— Должно быть, моя работа, — сказал фокстерьер. — Гнался я однажды за кошкой, и… Хотя нет. Кошка тут когда-то и вправду была, но ее выключили, я полагаю… — Он налег на сетку и некоторое время упирался в нее головой, потом хитро посмотрел на дворнягу. — Слушай, Рауф, лучше не будем ничего трогать, пока у нас не побывал человек-пахнущий-табаком. А то он увидит меня на твоей стороне и посадит обратно на место, и веселью конец. Так что обождем, старина.

— А ты соображаешь, — проворчал Рауф. — Слушай, Надоеда, а это, часом, не он стоит у двери снаружи?

На зеленой двери посредине длинной стены негромко лязгнул засов. Рауф тут же вернулся в свою будку и залег там, неподвижный, словно черный сугроб. Реакция остальных собак была весьма буйной и шумной. Обитатели блока забегали по вольерам, взлаивая и подвывая от возбуждения и выбивая когтями дробь по сетке. Надоеда три или четыре раза подскочил на месте и подбежал к дверце. Слюна капала у него с языка, в прохладном воздухе из пасти шел пар.

Зеленая дверь, открывавшаяся вовнутрь, иногда застревала на полпути. Так произошло и на этот раз. С той стороны ее наподдали плечом, но она не сдвинулась с места, только верхняя часть немного прогнулась. Было слышно, как снаружи поставили на пол металлическое ведро, а потом дважды пнули упрямую дверь резиновым сапогом, заставив ее распахнуться. В помещение ворвался ночной ветер, напоенный резким запахом горелого кустарника. На пороге стоял человек-пахнущий-табаком. Во рту — трубка, в каждой руке — по ведру. И табаком от него действительно пахло, как от сосны — смолой. Этим запахом он был пропитан весь сплошь, от матерчатого кепи до резиновых сапог.

Лай тотчас усилился. Собачье неистовство лишь оттеняло молчаливую медлительность, с которой мужчина внес внутрь два ведра, поставил их на пол, внес и поставил еще два и наконец вернулся с двумя последними. Сделав это, он закрыл дверь, потом встал около ведер, вытащил спички, чиркнул, прикрыл ладонями трубку и не спеша, старательно ее раскурил. До лая и нетерпеливых прыжков обитателей вивария ему не было никакого дела.

— Эта трубка никуда не годится. Совсем никуда, — пробормотал Надоеда. И, положив передние лапы на решетку, стал наблюдать за тем, как человек-пахнущий-табаком вытащил из угла пятигаллонную канистру для питьевой воды и, неспешно шаркая резиновыми сапогами, понес ее к водопроводному крану. Поставил, открыл кран и, чуть отступив, стал ждать, пока в емкость наберется вода.

Старик Тайсон когда-то был моряком. Потом пас овец. Потом еще несколько лет исполнял обязанности дорожного рабочего на службе у совета графства. Эту работу он променял на должность смотрителя вивария в Ж.О.П.А., ибо здесь, как он сам говорил, не приходилось вкалывать под дождем, — в основном все происходило под крышей. Высшее руководство исследовательского центра во главе с самим директором неплохо относилось к нему, можно сказать, даже ценило. Старик был суров, однако вполне вежлив, надежен, поручения исполнял добросовестно — и не питал ненужных сантиментов по отношению к животным (как, впрочем, и остальные обитатели Озерного края). В его пользу говорило и то, что для своего возраста Тайсон был отменно здоров, то есть работал стабильно, не отпрашиваясь по болезни. И семейные проблемы не отвлекали его, поскольку все их он уже давным-давно решил. Кроме того, он неплохо понимал собак, и его отношение к ним — обычное для фермеров — вполне устраивало Ж.О.П.А. Для Тайсона животные были чем-то вроде необходимого технического оборудования, которое следовало знать, обеспечивать должным уходом и использовать по назначению. Вот собаки туристов и приезжих его раздражали: никчемные существа, не приученные ни к какой полезной работе и вдобавок часто непослушные, то есть потенциально опасные для овец!