Чужак в чужой стране (Stranger in a Strange Land)

В результате работы значительно поубавилось. Джилл приходилось отвечать на одно-два письма в день, а Майку – и того меньше. Сортировка занимала час-полтора. В первые дни после конференции было много писем категории Ж, но потом их стало все меньше. Харшоу предупредил Джилл, чтобы она ничего не утаивала от Майка: то, что адресовано ему, ему и принадлежит.

На третий день после внедрения упомянутой классификации Джилл принесла Харшоу письмо категории Ж. Авторы таких писем обычно вкладывали в конверты фотографии, часто рассчитанные на то, чтобы адресат не утруждал себя работой воображения. Автор последнего письма слегка перегнул палку: при взгляде на фотографию воображение немедленно начинало рисовать сладострастные картины.

Джилл возмутилась:

– Босс, вы только посмотрите на это!

Джабл прочитал письмо.

– Что говорит Майк?

– Он этого еще не видел…

Джабл скользнул взглядом по фотографии:

– Аппетитная дама… и знает, чего хочет. Ни в ее сексапильности, ни в прочих близких талантах сомневаться не приходится. Зачем ты суешь это мне? Я видел лучше.

– Я не знаю, что делать. Письмо безграмотное, а фотография… Можно мне ее порвать?

– Что написано на конверте?

– Ничего особенного: наш адрес и обратный.

– Читай вслух!

– Хм… Валентайну Майклу Смиту, Человеку с…

– По-моему, это письмо адресовано не тебе.

– Конечно, нет, но…

– Давай разберемся. Ты Майку не мать и не нянька. Если мальчику хочется читать письма, которые ему пишут, – пусть читает, даже такую дрянь.

– Ему и без того проблем хватает, да и зачем Майку показывать эту дрянь? Он невинный младенец.

– Да-а? А сколько народу этот младенец отправил к чертям?

Джилл страдальчески скривилась.

Джабл продолжал:

– Если ты действительно желаешь ему добра, лучше объясни, что в нашем обществе косо смотрят на убийство. Если он выйдет в мир до того, как это усвоит – ему придется несладко.

– По-моему, Майк не очень-то хочет выходить в мир.

– А я намерен выбросить его из гнезда, как только он оперится. Я не собираюсь держать его всю жизнь в оранжерее, да и не могу: я умру раньше. А что касается невинности, то тут ты права… Сестра, вы слышали о лаборатории стерильности в Нотр-Даме?

– Читала.

– Так вот, туда свозят самых здоровых особей, и там они чахнут. Майку пора наконец узнать «грязь» и выработать против нее иммунитет. Ведь рано или поздно он встретит эту деваху или другую такую же… Да с его популярностью и внешностью он всю жизнь может прыгать из постели в постель! И мы с тобой не сумеем его остановить. Более того, я не стану его удерживать: это не в моих правилах, хотя для себя самого я не выбрал бы такой образ жизни. Каждый день одно и тоже – скучно! Как ты считаешь? Джилл покраснела.

– Тебе не надоедает? Впрочем, это не мое дело. Если ты не хочешь, чтобы первые три десятка баб, которые попадутся Майку на улице, загнали его насмерть – не перехватывай писем. Пусть читает и набирается ума. Сунь это послание в общую кучу, а когда он начнет спрашивать, объясни и постарайся не краснеть.

– Босс, когда вы начинаете рассуждать логически, то становитесь невыносимым.

– Оскорбление – не аргумент в споре.

– Хорошо, я дам Майку это письмо, а фотографию порву.

– Ни в коем случае!

– Отдать ее вам?

– Боже сохрани! Такими картинками увлекается Дюк. Не понравится Майку – отдашь Дюку.

– Дюк собирает такую гадость? А с виду порядочный…

– Он и есть порядочный.

– Мне это не понятно.

Джабл вздохнул:

– Объясняй, не объясняй – ты все равно не поймешь. Дорогая моя, есть вопросы, на которые представители разных полов никогда не дают одинакового ответа. Только самые одаренные иногда вникают в мнение своего сексуального антипода. Здесь не помогут слова. Поверь мне, Дюк – благороднейший человек, хотя и увлекается подобными картинками.

– Я сама это Дюку не понесу! Он может неправильно понять.

– Фу-ты ну-ты! Что еще пишут?

– Ничего особенного. Как обычно: угрозы, аферы… Один тип просит пятилетнюю монополию на торговлю сувенирами.

– А что? Неплохая идея!

– Босс, вы серьезно?

– Разумеется, нет. Но ты подала мне идею рассказа. Ближняя!

Майк заинтересовался «грязной» фотографией. Он вник в смысл письма (теоретически) и стал разглядывать фотографию с восторгом, с каким обычно разглядывал бабочек. Бабочки и женщины возбуждали в нем жгучее любопытство. Майк понимал суть механических и биологических процессов, о которых говорилось в письмах, но ему было неясно, зачем торопить размножение и к чему возводить акт размножения в ранг ритуала, подобного церемонии с водой. Земным братьям недоставало чувства времени. Они спешили там, где нужно было подождать. В угоду им Майк научился ускорять ожидание; иногда это получалось так хорошо, что людям казалось: он спешит.