d3257173e6e84c0dbd07778660e8d04c

Далее следуют около двух часов допросов, составления протоколов и объяснений. Гилберт допрашивают вместе с Деймоном. Поскольку она не совершеннолетняя, в комнате присутствует еще и Дженна. Девушка молится, чтобы полицейские не подняли вчерашний коллапс. Ее молитвы услышаны: копам явно не до этого. Параллельно объявляются другие девушки, которым либо удалось, либо не удалось сбежать от этих людей. В одни показания вмешиваются другие. Полицейские поднимают заявление других жертв, пьют кофе и курят сигареты, выслушивая недовольные реплики, всхлипы и рыдания. Все на пике: нападавшие требуют защиты и опровергают слова Елены и Деймона. Они пытаются сбежать, одному из них практически удается, но его во время задерживают. Следствие замедляется.

Елена отвечала на каверзные вопросы, чувствуя себя преступницей: будто это она гонялась за девушками, чтобы взять их силой. Сальваторе же непринужден и спокоен. Он скурил уже сигарет пять за эти два часа. Он ведет себя со следователем так, будто знает его уже не первый день и даже не первый год. Полицейский вежлив и почтителен, но лично Елене он внушает страх. Она кутается в кофту Сальваторе, вновь пропитываясь его запахом: ароматом парфюма и сигарет. Она кутается в кофту Сальваторе, чувствуя, что дико замерзает в одном пространстве с этим человеком.

Ее начинает дробить тоска. Тайлер приехал, но в комнату допросов его не пускают. Доберман ведет себя так, будто знает грязный секрет и может его сейчас раскрыть. Елена сидит рядом с ним. Слишком близко. Если бы не кофта — нельзя было бы избежать тактильной близости. Девушка вспоминает объятия Сальваторе в исповедальной. Ей кажется это безбожеством и кощунством. Она отчаянно хочет вырвать Добермана из своих мыслей. Отчаянно хочет стереть его прикосновения, мысленно обещая себе час провести в ванной по приезду домой. Отчаянно хочет вырезать его из сердца. А он бросает на нее взгляды украдкой, вгоняя в смущение и стеснение, зная, что своими словами в исповедальной разрушил ее спокойствие навсегда. А он невзначай прикасается к ней, как бы случайно, делая вид, что ему это безразлично.

Он тоже устал. Устал от ее близости, от ее своенравности, пылкости и страстности. Елена вернулась к жизни: ненавидит, сопротивляется и кричит. Она вернулась к жизни, но им обоим было бы легче, если бы она оставалась бесчувственной сукой, пребывающей в дебрях депрессии.

— Мисс Соммерс, мы можем выйти на приватную беседу?

Дженна покидает комнату для допросов. Елена и Деймон остаются вдвоем.

Пространство освещает лишь свет лампы, тени застыли на стенах, а в воздухе серым облаком растворяется дым. На столах — коричневая папка и куча разбросанных заявлений, прошений, жалоб. Девушка медленно поднимается. Ее воротит. От Добермана. От дыма. У нее голова кружится, и ее тошнит. Надо отойти от этого человека.

Девушка подходит к столику полицейского. Рыться в чьих-то бумагах — не в ее компетенции, но она слишком много стала делать то, что не в ее компетенции. Деймон сечет каждое ее движение, улавливает каждый взгляд.

— Ты — невоспитанная девочка, — он разбивает тишину своим хриплым голосом, когда Елена открывает папку, безразлично оглядывая бумаги. У нее все тело болит: от рук Сальваторе, от его объятий и его взглядов. У нее в душе царит хаос. Безумный и разрушающий все хаос.

— Тебя твои родители не учили, что копаться в чужих документах — плохо? — он стряхивает пепел на чьи-то заявления, показывая свое пренебрежение к чужим проблемам. Елена устала. Она садится за стол следователя, бесстрастно перебирая бумаги.

— У меня нет родителей. Я ничья, — отвечает тихо девушка, вытаскивая из кипы заявление, написанное чьим-то размашистым почерком. Девушка вчитывается в него от нечего делать. Она хочет абстрагироваться от мира, на время забыть о Сальваторе и о своем преследовании. Она жутко устала — погоня ее вымотала, а два часа допросов просто лишили последних ноток здравомыслия.

Она откидывает заявление, на пару секунд теряясь во взгляде Сальваторе. Он смотрит на нее вновь обжигающе и обезоруживающе. Елена знает, что за этим взглядом кроятся мысли, до которых Гилберт никогда не доберется, которые сам Доберман никогда не раскроет. Но что-то в этих мыслях есть запретное, что-то будоражащее и неправильное. Голубой цвет тонет в сером: и оттенок глаз уже напоминает пепельный с отливами синевы. Таких красивых глаз Гилберт не видела уже давно.

Удары тока проходят вдоль ее тела, когда взгляд Сальваторе устремляется на ее губы, искусанные из-за минувшей ночи. Свет тусклой лампы освещает его лицо и сбитые в кровь руки. А позади него застыл мрак, поглотив чернотой все: мебель, вазоны, бумаги и пепел от сигареты.

— А ты знаешь, — его голос тихий и тягучий, как в той исповедальной. Говорит Деймон медленно, словно ему решиться на это признание тяжело. Словно он оттягивает момент своего триумфа. — Знаешь, что сегодня… — снова смотрит в ее глаза, пытаясь докопаться до самой души, до самых глубин, — ты искала защиты у такого же, как и они?