Мальвина рисовала каждую ночь, когда она не могла уснуть, когда Десмонд покидал колледж, когда в здании не оставалось никого. Тематика полотен изменилась. Теперь вместо доберманов, возвышающих среди мирского и незыблемого, главным образом становилась девушка. Девушка, которая была изображена либо в самом углу скамейки многолюдного парка, почти не замечаемая никем, но сохраняемая ровную осанку. Девушка, идущая среди луж крови в полупорванной одежде, но с ровной осанкой. Девушка, идущая на гильотину, но идущая с ровной осанкой. Краски пылали, краски жгли полотна, прожигая его и душу Елены. Она плакала, сжимая зубы, плескаясь в этих ярких пятнах и силясь не закричать. Образы возникали в недрах порочной души, отображались на холстах, и продумывания композиции даже не было. А потом, когда очередной манифест Бонни приходил к завершению, Елена падала на колени, сжимая зубы и издавая сдавленный крик.
Испачканная в красках и грязи собственной души, она возвращалась домой, садилась за учебники, учила до четырех утра, спала до семи и вновь отправлялась в колледж.
Под конец недели Гилберт вышла из кабинета. Она смотрела в пустоту. Ее внешний вид уже был не настолько притягателен как раньше. Сущность Гилберт стала будто выворачиваться наизнанку, — и внутренний хаос стал отображаться на внешности.
— Ну-ка, подруга, — Эйприл перехватила девушку у самого входа. — Пойдем-ка освежимся.
У Стефана была машина. У Эйприл — деньги. У Елены — депрессия. Это было отличным поводом выбраться куда-нибудь.
Честно говоря, Елене было плевать, рисовать до полуночи в студии или пить в баре. Честно говоря, позднее раскаяние — это лучше, чем ничего. Честно говоря, Гилберт уже терялась в пространственно-временном континууме. Она хотела одного — вернуться обратно к Бонни. Вернуться к Бонни и рассказать все, выслушать все. Душило даже не прошлое. Душило будущее, потому что в нем не было Бонни, не было Тайлера, Деймона, матери, отца, Кэролайн — не было никого. Были лишь краски. И бары.
Уже в клубе Гилберт сидела за стеклянным столиком вместе со своими новоиспеченными друзьями. Она выпила около двух бокалов виски. Осознание, насколько все далеко зашло шокировали, наступило как-то внезапно — захотелось кричать, пока не сорвется голос, пока не порвутся все голосовые связки, пока не удастся снова рухнуть в пропасть. Там ведь спокойно…
Стефан подсел ближе, обнял Елену за плечо. Та устало посмотрела на этого приветливого и, казалось, хорошего парня. Стефан улыбнулся.
— Ну что ты себя так изводишь, милая? Попробуй расслабиться.
«Милая» всколыхнуло осадок других воспоминаний. По лицу стали стекать непрошенные слезы. Девушка потянулась к лицу парня, коснулась его и прошептала:
— Я помню тебя, — прошептала она. — Я тебя помню… — полуулыбка-забвение. Елена закрыла глаза и приникла к Стефану. — Ты был рядом в том парке. Ты был где-то тут… — она сжала руки в замок у груди. — Сказал, что всем за меня пасть порвешь…
Эйприл подсела с другой стороны, она аккуратно повернула Елену к себе. Сломанную Елену, у которой во взгляде — потухший пепел, у которой в душе — зияющая пустота. Мальвина уставилась на Эйприл невидящим взглядом, совсем как тогда, когда она потеряла мать, когда Сальваторе ее вылечивал. Будь он рядом, он бы снова помог.
Девушка встряхнула Гилберт.
— Выпей, — она расцепила ее руки и сунула в них таблетку, — тебе надо расслабиться. Выпей, Елена.
Стефан поднес Елене бокал. Девушка Сначала искривилась, но потом словно по велению подсознания, под ласковый шепот Эйприл засунул таблетку в рот и запила спиртным.
Парень аккуратно отставил бокал, а подруга услуживала убрала руки, позволяя Мальвине полулечь на мягкий диванчик. Спустя пару минут изображение стало размываться, тело — расслабляться, все мысли — исчезать. Память отшибало напрочь. Гилберт помнила себя, но она вмиг забывала то, о чем хотела подумать или что хотела спросить. Музыка была какой-то гулкой, но убаюкивающей.
Еще спустя пару минут, совсем незначительных, Гилберт прогнулась в позвоночнике, испытывая кайф от прихода. На ее губах появилась блаженная улыбка, а сама девушка уже не контролировала ход событий. Кто-то вытащил ее на танцплощадку. Кто-то пригласил танцевать. Тело наполняло приятной истомой, тревоги растворялись, смыслы забывали.
Елена исчезала. Теряла себя. По крупицам.
Потом Эйприл вытащила ее из темноты, попросила передать что-то кому-то и забрать деньги. Гилберт согласилась —, а почему бы не помочь? В конце концов, ей как-никак помогли. Елена взяла таблетки и направилась к парню, на которого указали. Она передала ему их, взяла деньги и отдала их Эйприл. Потом о такой же услуге попросил Стефан — Елена снова не отказала. Она не отказала и в третий раз, постепенно продвигая наркотики все большему количеству людей, половина из которых была довольно солидного вида. Танцующая в ритме забвения, в ритме басов, в ритме некоего транса, трактуемого самой Судьбой, Елена стала плясать и под другую мелодию — мелодию декаданса.