Да здравствуют медведи!

На рабочей палубе дуются в нарды — эта кавказская игра вытеснила с рыбацких судов традиционного «козла». Боцман дразнит Рексу черенком лопаты, — безобразие, ласкается ко всем, надо ей привить злобность!

На горизонте, как мираж, всплывает в небо белоснежный лайнер. Когда жуки-буксиры подводят многопалубный белый красавец к причалу, мы разбираем надпись на борту: «Фландрия. Гавр». Прибыла очередная партия туристов.

— А девочки, девочки там какие! — вопит Виктор Масюкевич, выхватив у кока окуляр стереотрубы.

После двенадцатичасового рабочего дня в океане, после двух суток аврала, когда все, от камбузника до старпома, не выпускали из рук малярной кисти, время, не заполненное работой, тянется оглушающе медленно.

Вечер не приносит прохлады. На палубе крутят кино. Под крупными, как сливы, тропическими звездами бегут по заснеженному ельнику девчата в валенках. Изо рта у них валит пар. Фантастика!

На разных уровнях

Мы идем по Порт-оф-Спейну. Чуть хмельные — от жары, от красок, оттого, что ступаем по твердой земле, оттого, что за каждым углом нас ожидают неожиданности.

Мы — это всего двое. Капитан — двадцатидевятилетний веселый Евгений Ретьман и я, матрос, исполняющий обязанности толмача.

Власти выдали нам три пропуска. Капитану, старпому и мне. Но капитан и старпом не могут одновременно покидать судно.

В заставленной столами, стиснутой складскими помещениями конторе мистера Натаниэла мы узнаем, что «добро» из Лондона уже получено, но надо, мол, подождать, пока посольство сообщит номер счета в банке.

— Пока погуляйте!

Мы выходим на тесную торговую улицу. Она многолюдна, многоголоса. Витрины и тротуары защищены от солнца выступающими крытыми балконами. Темные лица и руки обрамлены светлой одеждой. Женщины, в отличие от Кубы, где модна тугая обтяжка, — в свободных платьях и блузках. Главный цвет и одежд и машин — белый. Служанки несут пакеты на голове с такой же естественностью, как наши домохозяйки авоську в руке. Темнокожие полицейские в шортах и тропических шлемах величаво наблюдают за порядком.

Запахи, неведомые запахи окружают нас, — сладковатые, пряные, терпкие. Мы вертим шеей, вглядываемся, принюхиваемся. Нам обоим приходит на память Рекса, и делается смешно.

Что это все же за запахи? Старая Гавана, скажем, вся пропитана ароматами кофе, сигар, сточных вод, отработанными газами дизельных автобусов, которые выфыркивают их прямо в окна квартир. Непохоже.

Первым делом покупаем сигареты, — вот уже неделю на судне каждую папиросу тянут втроем.

Первая покупка — первое «открытие».

Сладковатый запах, несущийся из всех подъездов, контор и закусочных, — это запах ароматизированных, на американский манер, сигарет.

У почты старый оборванный негр торгует цветными видами города, тропических пляжей, ботанического сада и закатов. «Привет из Тринидада! Отпечатано в США».

Что мы иностранцы, ему угадать нетрудно. Но кто? На американцев не похожи. Может, немцы? Французы? Венесуэльцы? Узнав, что русские моряки, да еще с Кубы, он сбивается на испанскую речь и торопливо, боясь, что его не дослушают, рассказывает, что сам был рыбаком, долго жил на Кубе, а вот теперь… Он закатывает рукав и демонстрирует измочаленные, как старый канат, мышцы.

У лотка с ножами, браслетами, часами нас одолевают назойливые молодые люди:

— Купите часы! Всего пятнадцать долларов… Нет, вы примерьте браслет… А что вам нужно?

— Хотя бы рубашки, — неосторожно говорит капитан, думая отвязаться.

Но не тут-то было.

— Идемте. Я вас провожу.

Пробивая толпу, как червь землю, парень подводит нас к магазину.

Блокированная американцами Куба, с таким трудом создающая сейчас свою промышленность, вынуждена пока все везти из-за океана и поэтому строго нормировать потребление.

В тринидадских магазинах есть все — от переносных телевизоров до скандально открытых купальников американского производства, хотя, как и большинство товаров, устаревших моделей.

Ощущается лишь одна недостача — в покупателях. За ними, как за «языком» на фронте, высылают по всему городу разведывательные дозоры.

У дверей магазина во все горло торгуют лотерейным счастьем. Негритянка лет пятидесяти надвигается на нас, огромная, как танк:

— Купите самый счастливый! Всего пятьдесят центов!

Черная надежда бедноты, мы едва успеваем увернуться от ее гусениц.

— Джентльмены желают развлечься?

Высокий худой мулат в помятой шляпе, с помятым лицом.

— Я провожу вас. Есть девочки от четырнадцати до тридцати.

Он отходит ленивой, виляющей походкой. Искоса глядит через плечо — не последуем ли мы за ним? Еще один торговый дозор.

Мы сворачиваем в противоположную сторону, на тихую улочку.

Прямо на тротуар глядит стойка с шоколадом, жевательной резинкой, пачками чая. У стойки — три колченогих столика. Молодой негр в очках жует сэндвич, запивая молоком из высокого стакана.

Мы садимся за соседний столик.

Пока мясо для наших сэндвичей подогревается на маленькой жаровне, мы делаем еще несколько «открытий»: терпкие, дурманящие запахи принадлежат желтым мячам грейпфрутов и толстым пальцам бананов, свешивающимся с полок.